Но «куриный эпизод» в журналистской карьере Бориса был, разумеется, случайностью. К своему призванию Николаевский относился с присущей ему серьезностью. Едва только приехав в город, он отправился в редакцию «Самарской газеты», известного в Поволжье печатного органа легально-народнической ориентации. Быть может, юноша и получил бы здесь какое-то задание для проверки его способностей, но на вопрос о его политических убеждениях он честно ответил: «Социал-демократические». Этого оказалось достаточно, чтобы его выставили за дверь.

На счастье, как раз в это время в городе только что был организован новый печатный орган – газета «Самарский курьер». Тяготевший к защите крестьянской доли, связанный с масонами либерал редактор газеты H.H. Скрыдлов оказался более покладистым. Он благожелательно принял юношу, дружелюбно с ним побеседовал и предложил написать что-нибудь об Уфе. Вскоре в газете появилась не очень весомая, но легко написанная заметка Николаевского о муках городской публичной библиотеки, где не было даже достойного читального зала. Редакция стала давать Николаевскому новые репортерские поручения, а затем согласилась включить в один из номеров большую статью, посвященную 80-летию Н.В. Шелгунова – демократического публициста и литературного критика, скончавшегося в 1891 г. Деликатность ситуации состояла в том, что тринадцатью годами ранее похороны Шелгунова были превращены петербургской социал-демократической группой М.И. Бруснева в первую открытую политическую демонстрацию интеллигентов-марксистов. Скрыдлов, таким образом, проявил не только известную смелость, но и определенную широту идейных воззрений. Так появилась первая серьезная публикация Бориса на историческую тему, основанная на разнообразных доступных источниках, прежде всего на воспоминаниях[66].

Две немаловажные темы привлекали внимание молодого журналиста. Одна из них была связана с ходившими по городу разговорами о масонах, их тайных ритуалах, их сторонниках и членах масонских лож в городе. Вторая, отчасти связанная с той же масонской темой, – положение местного еврейского населения. Самару тогда часто называли Иерусалимом на Волге. Здесь мирно уживались основные мировые религии: мусульманство, иудаизм, христианство во всем многообразии его конфессий. Каждая религиозно-этническая община обосновалась в своем районе и обустраивала его в соответствии со своими культурными и бытовыми традициями.

Улицу Николаевскую (она наверняка привлекла внимание Бориса хотя бы своим названием, совпадавшим с его фамилией) называли «маленьким Сионом». Ее заселяли переселенцы и беженцы из Малороссии, где бушевали черносотенные погромы. Самара принимала далеко не всех, так как имущественный ценз оседлости с губернского города не был снят. Но в интересах развития экономики губернатор допускал в свой край семьи ремесленников и разрешал им снимать жилье, а потом и строить собственное, практически в центре города. Обе темы – масонство и антисемитизм – позже оказались в числе тех проблем, над которыми работал историк Николаевский.

В конце 1904 г. Николаевский стал членом одной из двух существовавших в Самаре подпольных большевистских ячеек. Собственно, выбора не было. Первого меньшевика он увидел только в мае 1905 г.[67] Они появились в Самаре лишь в ходе первой российской революции. Об участии Бориса в революционном кружке содержались сведения в материалах наблюдения, осуществляемого губернским жандармским управлением[68]. Это же ведомство констатировало, что 19 ноября 1904 г. в Самаре состоялась уличная демонстрация, организованная комитетом РСДРП, причем по делу о демонстрации было привлечено к ответственности 17 человек, в том числе Борис Николаевский