— Я не собираюсь увиливать, — замечаю я, пока на моей руке повыше локтя затягивается жгут, — я наоборот хочу, чтобы результат проверки был положительным.

Во время нащупывания вены врач молчит. Только по шумному дыханию я могу догадаться, что все равно её раздражаю.

— Это же насколько нужно было обидеть девочку, чтобы она взяла и решила утаить отцовство? — презрительно цедит врач, когда кровь уже начинает течь в пробирку.

Да, это очень меткий вопрос. Пропускать который через себя мне совсем не хочется.

— Сильно, — невесело признаю я, — очень сильно.

— Да заметно, — тон не меняется, — после слабых обид с нервными срывами на сохранение не ложатся.

Объясняться и отнекиваться мне не хочется.

Переваливать вину на Тимирязева — тоже.

— Как она сейчас? — тихо спрашиваю.

— Спохватились? — от кислоты тона моей собеседницы можно заработать язву. — Как она может быть? Восстанавливается. Быстро не ждите.

— Ребенку нет угрозы?

— Риски есть всегда, — безжалостно отвечает врач, — у девочки с затяжной депрессией они выше, чем у обычной роженицы с нормальным парнем. Могу за неё сказать вам спасибо, хотите?

Депрессия. У Энджи.

Я знаю, что это не шуточный диагноз. По крайней мере я уже видел женщину с депрессией, отправлял эту дуру на Скорой, когда она нажралась таблеток, почти год пытался удержать наш с ней брак на плаву.

И вот пожалуйста. Еще одна женщина оказалась в этом положении. Снова, во многом — из-за меня.

— Можно что-то сделать?

— Да все вы уже сделали, — врач небрежно вытаскивает иглу из вены и начинает встряхивать колбочку с кровью, — ребенка заделали, девочку бросили, нервы ей вытрепали. Памятник ставить можно. Деньги наличкой принесли, я надеюсь?

— Да, — плотно набитый конверт покидает свое тайное убежище во внутреннем кармане моего пиджака, — когда ждать результаты?

— А вот когда выпишу свою пациентку, тогда и пришлю, — неожиданно отрезает тетка, — не хватало мне еще, чтоб вы сюда явились ей мозг выносить.

— Хорошо, — не сказать, что меня это устроит, я бы предпочел узнать результат как можно быстрее, но генетическая экспертиза такого рода делается десять-двенадцать дней минимум. И все зависит от лаборатории. Думать, что меня кинут, особых причин нет, Лекс говорил, что эта женщина — его старая знакомая.

— Ключ в замке, я никого не задерживаю, — бесцветно комментирует врач, — халат только на складе оставьте.

Я иду к двери, но в полушаге от неё останавливаюсь и оборачиваюсь.

— А можете оказать еще одну услугу? Не криминальную?

Смотрит на меня врач уничижительно. В духе — да чего ты можешь попросить хорошего?

Я излагаю до того, как она успевает меня послать. Как можно короче.

А потом добавляю дополнительное условие. И вот тут врач начинает недоверчиво щурится.

— А это зачем?

— Потому что я прекрасно знаю, о ком мы с вами ведем речь, — чуть пожимаю плечами, — мою помощь она не примет. А ей нужны лучшие условия, чем есть сейчас.

— Это еще вы с чего взяли?

— По ней хорошо видно, когда она недосыпает, — устало отрезаю я, — простите мой скепсис, но я примерно представляю, какой трэш может твориться в общей палате госбольницы. У вашего центра далеко не пятизвездочный рейтинг. Вы поможете, или нет?

На меня врач смотрит испытующе, потом разводит руками.

— Оплачиваете по двойной ставке каждый день и я могу сказать, что отдельную палату ей сам президент оплачивал.

— Перебор. Достаточно и того, что затраты на себя взял работодатель, — я покачиваю головой, доставая кошелек из кармана.

К сожалению, в текущей ситуации, и это может не проканать. Работодатель у Энджи тоже умудрился испортить свою перед ней репутацию. Но именно поэтому формулировки я определяю как деловые. Это должно сработать.