Непростительно, я бы сказал. Спускать нахальной племяннице скандалы на ровном месте — куда это вообще годится?

Невольно просится сравнение с Энджи. Вот уж кто оборонял свое личное пространство от любых посягательств. Я обидел её, обижал регулярно — и прощения мне не полагалось, по умолчанию. Несмотря ни на что.

А ведь к ней меня по-прежнему тянуло, как магнитом.

— Ник, пожалуйста, не лезь, — Юля прижимается ко мне крепче, — моя сестра — сложный человек. Ты выговоришь Шурке, а Танька со мной полгода разговаривать не будет. Думаешь, это не будет на меня давить?

— Это шантаж, ты в курсе? — хмуро интересуюсь я под шум нарастающего внутри раздражения.

— Я давно живу со своей семьей, знаю их как облупленных, — Юля болезненно морщится, — и не переживай за меня, со мной все в порядке.

А по нервничающему голосу из ванной так не скажешь.

— Так что, не будешь трогать Шурку? — Юля чуть отодвигается и берется за мой галстук, растягивая мудреный узел тонкими пальцами. — Дай мне честное слово, Ольшанский. Иначе я перестану тебя любить.

Шантаж продолжается.

И все равно главный мерзавец здесь я. Потому что она только что сказала, что меня любит, а я… А я думаю о том, что еще полтора года назад мои галстуки завязывала другая девушка.

Редко.

Эндж не так часто оставалась у меня ночевать, но когда мы с ней слишком долго гуляли, и отпускать её домой было поздно, или когда мы засиживались за фильмом или доской, допоздна ждали свежий матч Чемпионата Мира — я не отпускал её домой, благо спальня для гостей у меня в квартире имеется, и даже не одна…

У неё был пунктик насчет галстуков. И узлов для их завязывания она знала штук шестьдесят. И никогда не могла удержаться от того, чтобы потянуть свои ловкие пальцы к моему галстуку.

А я любил смотреть, с каким сосредоточением она издевается над этой чертовой удавкой…

— Ни-и-ик, — Юля щелкает у меня перед носом, и я буквально пинком вышвыриваю себя из воспоминаний.

— Извини, задумался, — произношу и понимаю, что голос как-то резко сел. Ох, дьявол.

Но от этих мыслей неизбежно перехватывает дыхание.

— Ты не дал мне слова, — Юла меж тем продолжает гнуть свою линию, — Ник, пообещай, что не полезешь разбираться с Шуркой. Я, в конце концов, не беспомощная девочка.

И вот в этом вся Юля Воронцова. Ей приспичило — и черта с два она отстанет, пока не получит интересующий её ответ. Заметил за ней эту черту только недавно. Ну, или она просто просекла, насколько часто я решаю её проблемы без особого спроса, и решила, что некоторые вещи не может оставить на самотек.

Мне не нравится эта настойчивость. Не нравится, что она настолько отстраняет меня от того, что я действительно должен делать как отец её ребенка. Беречь её. Но беречь мне её нужно и от ненужных скандалов. А в воздухе сгущается именно он.

— Черт с ней, — с трудом подавляя раздражение, выдыхаю, — учти, на шестом месяце ты у меня сама на себя столько брать не будешь.

— Уговорил, — Юля открыто улыбается, — буду чаще вспоминать про свои лапки и бросать тебя на амбразуру моих дивных родственничков. Ты еще пожалеешь.

— Ну, ну, — скептично морщусь, примерно представляя, что это обещание Юлу придется заставить сдержать. Шило у неё не в одной ягодице. Такое ощущение иногда, что они у неё вообще в каждой точке тела торчат.

— Я завтра уеду на час раньше, — провожу ладонью по спине девушки, — мне срочно нужно завести моему приятелю документы.

Ложь, ложь — с недавних пор она стала практически неискоренимым спутником моей жизни. И как я позволил себе так завраться?