– Это чушь! – перебил его тот, багровея. – И чушь оскорбительная!

– Необязательно стрихнин, он мог по ошибке принять его вместо какого-то другого средства.

– Мне противно это слышать!

– И все же позвольте мне сформулировать мой вопрос, доктор Хилл, – сказал инспектор спокойно, но жестко: – вы бы заметили, если бы Паттерсон принимал тонизирующие препараты?

Хирург подавил свой гнев и процедил ледяным тоном:

– Если бы я это заметил, я бы немедленно сообщил нашему главному хирургу, несмотря на все мое уважение к способностям Паттерсона. Я категорически отрицаю ваше предположение – и не потому, что не хочу пятнать честь больницы, в которой работаю. Для врача подобное поведение недопустимо. Что касается тонизирующего средства, то для Паттерсона это был кофе.

Найт заглянул в свой блокнот и спросил:

– Он всегда пил черный кофе без сахара?

– После операции – обязательно.

– Кроме вас, в отделении еще кто-нибудь знал об этой его привычке?

Хирург пожал плечами:

– Все знали. Какая-нибудь из сестер всегда сразу же приносила ему кофе.

– Вы знаете, кто приносил вчера?

– Понятия не имею. Можете поинтересоваться у сестры Барлоу – ей, как правило, известно все, что происходит в отделении.

– Благодарю.

Инспектор стал задвигать опустевшие ящики письменного стола. Нижний остановился, не дойдя до задней стенки: очевидно, какой-то предмет выпал и заклинил его, застряв между дном ящика и основанием тумбы. Найт вынул этот ящик и положил на столешницу, а затем наклонился и вытащил нечто любопытное: стопку записок, аккуратно скрепленных хирургическим зажимом. Почерки в них были разные – инспектор насчитал не меньше семи, – а содержание примерно одинаковое: чувствительные признания и просьбы о встрече. Бумага на нижних листках пожелтела. Справедливо предположив, что записки хранились в хронологическом порядке, Найт отобрал те несколько штук, что были прикреплены сверху и написаны одной рукой. С безразличным лицом прочел их все, вытащил парочку из середины и показал доктору Хиллу:

– Вам знаком почерк?

Тот прочел вслух:

– «Хорошо, я могу задержаться на два часа»… «У меня изменился график. Я дежурю в ночь с 25-го на 26-е мая». – Он нахмурился и покачал головой: – Нет.

– Вы уверены? Это явно писала одна из медсестер.

– Не нужно спрашивать меня по два раза, – сердито сказал хирург. – Я и так из-за вас задержался с обходом. Если у вас ко мне больше нет вопросов, инспектор…

– Последний: вчера, после того как вы закончили оперировать, вы заходили к Паттерсону?

Хилл поколебался и ответил:

– Не помню. Кажется, нет. У меня начинался прием, и я сразу ушел к себе в кабинет.

– Благодарю, доктор, не стану больше вас задерживать. И прошу вас: воздержитесь говорить кому-либо о стрихнине.

– Разумеется, – буркнул хирург, отделился от подоконника и быстро прошел к выходу.

Он так резко распахнул дверь, что чуть не сбил с ног проходившую мимо медсестру. Девушка испуганно отскочила в сторону – это была та самая деревенская простушка, что дежурила в кабинете, когда там лежал мертвец.

– А вот, кстати, сестра Лоусон работает у нас недавно, – сказал Хилл, не подумав извиниться. – Инспектор интересуется, мисс, кто вчера варил кофе для доктора Паттерсона.

– Я, – просипела девушка, кашлянула и повторила своим обычным голосом: – Я.

– Вы принесли чашку в кабинет? – спросил Найт.

– Да. То есть не совсем, – пролепетала медсестра, распахнув честные серые глаза. – Я сварила кофе и понесла его доктору Паттерсону, но перед самой дверью у меня забрала чашку сестра Батлер и сама вошла в его кабинет.