Стоявший впереди всех седоусый дядька, самый массивный из приехавших, вновь занес руку над воротами — и по двору снова раскатился знакомый стук.

Со вздохом я приказала Гостемилу Искрычу:

—  Пусть им калитка откроется.

Много чести — ворота открывать, они ко мне с оружием пришли. 

А над калиточкой, к слову, перекладина имеется, так что во двор въехать захочешь —  волей-неволей придется с коня слезть.

Им-то, конечно, в седло подниматься не нужно, чтобы с такой немощью, как я справиться —  но всё равно… Не хотелось мне, чтобы они тут верхами передо мной гарцевали. Неприятно!

Я оглянулась на домового —  и не увидела там, где он только что стоял, справа и позади, никого.

Запоздало дошло: он же домовой! В сказках он и хозяевам не всегда показывается, и если для хозяйки-ведьмы, видимо, еще можно сделать исключения, то для посторонних уж точно нет…

А калиточка тем временем пла-а-авно отворилась —  с таким душераздирающим скрипом, что у меня заныли зубы.У богатырей, судя по лицам —  тоже.

А они, между тем, вынужденные-таки спешиться, по очереди заходили ко мне во двор.

Черепа проследили за гостями сколько сумели —  но во двор развернуться не смогли.

У меня отлегло от сердца: в случае нештатной ситуации, черепа теперь ничего с ними не сделают.

И тут же закололо тревогой: теперь, в случае нештатной ситуации, черепа не сделают с ними ничего...

Первым вошел седоусый. Вошел, ведя коня в поводу, снял шлем, пристроив его на локте. Молча дождался, пока его товарищи войдут вслед за ним. Я тоже говорить не спешила: первые пришли —  пусть первые и здороваются!

Я не знаю, как!

Молчание затягивалось. Я почти уверилась, что убивать меня не будут, успокоилась, и теперь усиленно думала за яблочный пирог, выявленный в закромах Родины инвентаризацией...

—  Ну здравствуй, Премудрая, —  отчетливо скрипнув зубами, выдавил наконец седоусый.

Почувствуйте себя самозванкой, дубль второй! 

Ну, если они ко мне по должности обращаются, а сами не представились, то, наверное, так и надо, да? Здесь, наверное, так принято?

Порывшись в памяти, я откопала там более-менее подходящий ответ:

—  И вам поздорову! С чем пожаловали, гости дорогие?

—  Отдай нашего побратима, ведьма! —  прогудел седоусый.

И кто-то из-за его спины гулким басом зловеще добавил:

—  А не то мы тебя посечем!

Страх проступил холодным потом на спине, продрал от макушки до пяток морозом осознания: я сама их впустила внутрь охранного периметра, я сама лишила себя защиты!

Хлестнуло порывом ветра, взметнуло мои волосы. Небо потемнело, вспухло пузатыми тучами, и я зло зашипела: ваша работа, выпендрежники? Так не стоит утруждаться, я и так испугана до икоты!

Зарычал, выступая вперед, пес —  только что он сможет, против оравы вооруженных мужиков?!

От злости на себя, на них и на ситуацию потемнело в глазах, закололо в кончиках пальцев и от живота к сердцу прошла тянущая, сосущая волна…

А потом мне стало весело:

—  Да забирайте! —  щедро разрешила я храбрецам, которым понадобилось всего лишь шесть вооруженных рыл для разговора. —  Ну, в самом деле: у меня по описи и так добра с головой, вот только богатыря в хозяйстве и не хватало. Вас же, поди, не прокормишь!

Как же просияли они лицами —  загляденье просто! А затем переглянулись, потоптались...

—  А где? 

—  Что —  где?

—  Илья!

Я лишь пожала плечами, насмешливо глядя на них сверху вниз (с крыльца-то):

—  А я почем знаю? Он мой побратим  —  или ваш?! 

В стойле всхрапнул Булат, по голосу судя —  с трудом удерживая смех.

Я полюбовалась, как сияние стекает с лиц, и щедро повела рукой: