Хозяйка куда-то торопилась, но ей понравились фото сдобы и тортов, которые я показала, моя увлеченность и любовь к выпечке. В итоге она сказала, что ждет меня в понедельник утром, чтобы обговорить все подробнее, обсудить условия работы и так далее.

Так что место, считай, мое. Губы изгибаются в улыбке: жизнь потихоньку налаживается. Без Давида.

«Куда привезти украшения?» — приходит сообщение от Илоны, отвлекая меня от мыслей.

До сих пор вспоминаю, как ее брови взлетели на лоб, да так там и остались, когда я рассказала ей про сережки.

— Ты же не думаешь, что у Давида... — протянула она, не закончив.

— Есть или был кто-то еще, кроме меня и тебя? Как раз думаю, — печально усмехнулась я. — Или у тебя есть какое-то другое объяснение?

Илона задумалась, но в итоге покачала головой.

— Охренеть, кобель, — вынесла она вердикт.

Что ж, я полностью с ней согласна.

Зачем Давид вообще на мне женился, не понимаю. Только из-за того, что я хорошая хозяйка и мать? Разве за этим женятся? Нет, разумеется, он мне говорил и говорит, что любит. Но я в такую любовь не верю. Когда действительно любят — не изменяют.

Чувствую себя какой-то вещью. Или сотрудницей, которая прошла собеседование на вакансию жены, — верной, преданной и… удобной жены.

Я ведь и правда так старалась! Давид казался мне пределом мечтаний. Когда он начал ухаживать, я поверить не могла, что это все взаправду. Уверенный, красивый, успешный. И я, скромная студентка техникума.

Все закрутилось, завертелось, я влюбилась по уши. Когда Давид позвал меня замуж, я прыгала едва ли не до потолка. И очень ценила все, что он для меня делал.

А вот ценил ли он — вопрос. Может, на то и рассчитывал? Раз я бесприданница, не видевшая до него хорошей жизни, то соглашусь на все его условия, лишь бы не терять достаток и материальные блага? Если так, он сильно просчитался.

Я снова и снова терзаюсь догадками: сколько времени он вешал мне на уши отборную лапшу? Сколько времени я слепо доверяла ему, верила и ничего не подозревала?

— Ты не хочешь узнать, кому Давид подарил серьги, и отомстить ему? — сузив глаза, спросила Илона, со звоном приземлив чашку на стол.

— Узнать? Каким образом? Сам он не скажет, это как пить дать. Или прикажешь следить за ним? Так я лучше займусь собой и дочкой, — хмыкнула я.

Что касается мести…

Как по мне, лучшая месть — это показать Давиду, что на нем не сошелся клином белый свет, что я представляю что-то и без него, и без его денег.

Муж видит меня всего лишь приложением к нему. Довеском, неспособным ни на что, тем более на собственные решения, если дело не касается домашних дел и кухни.

Я так и представляю его дергающийся глаз, когда он поймет, что глубоко ошибался. Это ущемит его чувство собственного превосходства лучше всякой мести.

С этими мыслями я в конце концов бреду на диван, к дочке, и засыпаю под ее мерное сопение.

***

Утро понедельника начинается с того, что я отвожу Арину в садик с бешено бьющимся сердцем. Вдруг Давид там? Ждет у ворот, начнет качать права и заставлять меня вернуться домой?

Однако этого не происходит. Он не писал мне ни вчера, ни сегодня.

Даже странно. Чувствую какой-то подвох. Муж что-то задумал? Что именно?

Я оставляю дочь в садике, а сама спешу на собеседование.

Когда захожу внутрь, прошу продавщицу позвать хозяйку.

Елена Артемовна вскоре выходит.

— Анна, доброе утро, — здоровается она и разводит руками: — Прошу прощения, но мы уже взяли сотрудника. Других свободных вакансий нет.

И я цепенею с открытым ртом. Как же так? Она говорила совсем другое еще день назад! Я ведь видела ее реакцию: я и мои навыки ей понравились. Что изменилось?