Впрочем, если бы не Илона, неизвестно, сколько еще времени я бы пребывала в облаках, в стране радуг и розовых единорогов. Падать оттуда на землю оказалось зверски больно.

— Вы встречались полтора месяца? — решаю уточнить, хотя и так знаю ответ.

— Да.

Спросить, как именно познакомились? Нет, не стану. Мне и так настолько плохо, что усугублять страдания — это расписаться в собственном мазохизме.

Да и что мне это даст? Очередное подтверждение, что мой муж — козлище? Я уже в курсе.

— Ты, наверное, не веришь мне, считаешь, что я специально это подстроила, да? — печалится Илона.

— Я думала об этом, — не скрываю.

Я действительно долго размышляла, не подстава ли это со стороны подруги. Ну, а что, вдруг она продумала план и реализовала его как по нотам: сначала знакомится со мной, потом «знакомит» меня с моим мужем. Я ухожу от него, а она, радостно потирая руки, забирает его себе. К тому же она так настаивала на встрече…

— И к какому выводу пришла? Если ты мне не веришь, — заламывает руки Илона, — я могу показать сообщения, где мы договариваемся о первом свидании. Там видно даты и по самой переписке понятно, что встреч до этого не было.

О нет, увольте.

— Не нужно. Я тебе верю.

Верю, потому что кое-что не сходится. Вчера Илона просила о встрече не в первый раз. Первые два — когда Давид был дома. Я хорошо это помню как раз потому, что отказывала, ведь мы проводили время вместе с дочкой.

Если она хотела столкнуть нас лбами, то не стала бы приглашать, когда Давид не с ней. Да и вообще, могла бы просто скинуть их совместное фото — встречаться для этого совсем не обязательно.

К тому же мы с ней общались уже несколько месяцев на тот момент, когда она начала рассказывать о своем «принце».

Принц, блин! Меня снова затапливает гнев чудовищных размеров. С какой стороны ни посмотри, замечательный мужчина. Заботливый, внимательный, щедрый. Только кобелина знатный. Но это, по его мнению, так, мелочь, которой можно пренебречь.

До сих пор в голове не укладывается, что он искренне в это верит.

Официант приносит кофе, и я дрожащей рукой беру чашку в руки.

Делаю глоток и закашливаюсь — горло сводит резким спазмом.

Илона дожидается, пока я откашляюсь, и начинает тараторить:

— Ань, я очень тобой дорожу, правда. Знаешь, можно годами общаться с человеком и так и не сблизиться. А с тобой мне сразу было легко, как будто знакомы всю жизнь. Наверное, ты не захочешь со мной общаться после того, что случилось. Я понимаю. Но и отпустить это просто так я не могу. Не могу, и все тут, потому что ты стала мне близким человеком. Мне так стыдно… — всхлипывает она. — Я хотела встретиться, чтобы показать переписку, доказать, что не знала, если ты мне не поверишь. Чтобы попросить прощения.

Я смотрю на нее с искренним изумлением.

— Стыдно должно быть не тебе, — припечатываю я. — А Давиду. И за что ты просишь прощения? Ты ведь не знала, что он женат. Или ты что-то не договариваешь?

— Нет, — качает головой Илона. — Но ты же из-за меня с ним разругалась, еще и в годовщину.

— На твоем месте могла быть любая, ты ни при чем. Если бы ты сознательно согласилась на роль любовницы, другое дело.

— Я не соглашалась! — восклицает подруга. — Ань, я была замужем, ты знаешь. И была в роли той, кому изменяли. Поэтому знаю, как тебе паршиво. С Давидом я сразу рассталась, вчера. Орала на него в кафе. А он схватил со стола твое кольцо, потащил меня к выходу. Уже на улице заявил, что собирается отвезти меня домой, представляешь?

Я хмыкаю.

— Еще как. Я сама его об этом попросила.

Глаза Илоны превращаются в блюдца.