– А то и хочу, – Данька отклоняется на спинку стула и закидывает ноги на стол. – Не существует такой. Арина Ласточкина, видимо, живет по подделанным документам.

– Вот-те раз…

– Угу, – друг тянется к телефону и показывает мне «минуточку». – Яна, пробей еще двоих. – Данька прикрывает ладонью трубку и спрашивает у меня: – Малышню, как звать?

– Миша и Юля, но… если имя не настоящее у мамы, то...

Соколов хитро улыбается.

– Детей-то она все равно как-то регистрировала. Они же в школу ходят?

– Должны. Я не знаю.

Поднимаюсь. Стул достал – намял бедра, теперь все внизу горит и тянет. Лучше постою.

Пока Данька передает информацию помощнице, я смотрю на город. Райончик здесь гиблый – серый и зашмыганный, чем-то напоминает двор, где Ласточкина живет.

Что-то с этой женщиной не так. И мне до того интересно все узнать, что я лишаюсь сна на несколько дней, но в одиночку, в сети, ничего о ней не могу найти. Она будто призрак пришедший из сумеречной реальности. И такой желанный призрак, что я даже сейчас, вскользь думая о Ласточке, не могу сдержать либидо. Встряхнувшись, оборачиваюсь к Даньке через плечо.

– У тебя есть выпить чего-нить?

– Ты же не пьешь.

– Скоро начну, жопой чувствую.

– Баба довела? Та самая, Ласточка?

Отмахиваюсь. Мол, все-то ты понимаешь, а Данька понимает как никто лучше.

– Она моя пациентка. И занята...

– Сомневаюсь, что тебя это остановит, – Соколов перекладывает бумаги, что я привез из больницы. Скудная информация о девушке и ее детях. Очень все лаконично, правильно и кратко, будто искусственно прописано.

– Кстати, она перевела деньги на клинику. Можно как-то пробить счет? – интересуюсь.

– А смысл? Имя ведь тоже самое. Чистенькая анкета, будто девчонка лет десять назад только на свет родилась.

– Да только ей почти тридцать.

– Вот в чем вопрос, – подняв вверх указательный палец, Данька усмехается. – Что девица вытворяла и где была первые двадцать лет своей жизни?

– Дань, скажи... – чувствуя, что возбуждение немного отпустило, возвращаюсь к столу. Недовольно таращусь на сидушку стула, вроде все ок, что ж так жмет меня со всех сторон? Словно под затертый дерматин камней напихали.

– Давай уже, любвеобильный наш, жги, – Соколов потягивается в кресле, хрустит пальцами и разминает плечи, после все-таки тянется к столу и выставляет наверх бутылку коньяка и две стопки.

– Может, зря я лезу к ней, а, Дань? 

– А сам, что чувствуешь?

– Та пиздец! – одним махом выпиваю предложенный напиток и киваю, чтобы налил еще. – Давно меня так не штормило.

– Да вы влюбились, Доктор-не-болит.

– Если бы, – шепчу и выпиваю еще. – Она замужем. А у меня пунктик...

– Пф… – Даня наблюдает за моей рукой, улыбается, когда я снова тянусь к стакану, и отставляет бутылку на полку, не наливая добавки. Жадина. – Ты же говорил, что мужа и следов мужика в квартире нет.

– Так и есть. Да там, – в голове взрываются пузырьки алкоголя, ноги ведет. Все-таки сажусь на твердый стул и растекаюсь по спинке. – Там просто ужас. Она в такой бедности живет… с двумя малявками. Можно подумать, что бухает по-черному и водит алкашей, но нет же! Я ведь сутки с ее детьми возился – они такие… такие чудные и умненькие. А она… до того измученная, будто тянется из последних сил. Нет, здесь что-то не так. Меня будто прокрутили через жернова, когда встретился с ней взглядом. Данька, я ее… сука, придурок полный, не удержался… поцеловал, когда уходил. Пиздец! Вот скажи, чем я думал? Башку от ее запаха свернуло напрочь.

Данька молча смотрит на меня и хитро лыбится.

Пьяно веду рукой, отмахиваясь от взгляда Соколова, будто от назойливых мошек.