Дома тоже было хорошо, хотя пани Анна Констанция наводила жути. Повар и горничная забавляли даже своими недостатками.

Единственной проблемой был восемнадцатилетний Андрусь, ещё один младший родственник старой генеральши. Этот невольный сводный брат порядочно раздражал.

Андрусь был высоким, тощим и неуклюжим, с овальной, коротко остриженной головой, которая больше походила на камень-голыш, обкатанный водой Северного моря. Он был из тех парней, которых бы исправила военная выправка. Но вместо этого он оканчивал смешанную гимназию имени Траугутта. Ту самую, где предстояло учиться Целестине. И был очень озабочен политикой.

Он так и не решил, чем заниматься после гимназии. Целыми днями сидел в своей комнате на втором этаже, прикуривал папиросы от зелёной лампы и рассчитывал по атласу возможные военные блоки.

За ужином разговор начинался с городских новостей. Но бабушка Анна Констанция знала, к чему идёт, и вовремя умолкала, чтобы молча жевать, слушать и наблюдать, как Андрусь доходит до белого каления.

Целестина так и не поняла, как она к этому относится.

Андрусь не понимал, как можно идти на службу. Или в училище. Или поехать куда-то, поступить в университет. Или пойти в армию. Или жениться. Или что угодно ещё. Неужели неясно? Когда сейчас в мире такое творится… Неужели хоть что-то имеет значение? Ведь в любой момент может начаться война, а то что похуже.

– Пан Андрусь – военнообязанный, – произносила в ответ старая генеральша, – и достаточно здоров, чтобы служить и погибнуть.

– Я знаю.

– А я – напомнила.

– Каждый из нас что-то должен делать в это время.

– Как сказал поэт, такие дети, как наш Андрусь, – тягота, а не награда, – отвечала Анна Констанция. И продолжала жевать.

Андрусь так и сидел над нетронутой тарелкой, сжимая ложку, словно это была рукоять сабли. Да только рубить было некого.

– Как пани думает, – вдруг спрашивал он, – мы сможем заключить союз с Германией и ударить по русским?

– А кто там сейчас канцлер? – бабушка щурилась. – Помню, он чернявый такой, а фамилия нелепая, всё время забываю.

– Гитлер! – с готовностью подсказал Андрусь.

Бабушка брезгливо поморщилась.

– Ну и фамилия… Еврей, что ли?

– Нет. Из австрийцев. Радикальный националист, считает нашего маршала Пилсудского своим учителем.

– Таких радикалов сейчас, – ответила генеральша, – как говна за баней.

С Целестиной у Андруся тоже были проблемы. Не то чтобы он ревновал её к вниманию старой генеральши. Пани Анна Констанция жила своей жизнью, и добиваться её внимания было бесполезно. Просто теперь у него было с кем спорить, кого травить, с кем бороться, кого защищать, когда она этого совсем не просит.

К тому же Целестина ходила с ним в одну и ту же гимназию – смешанную, имени Траугутта. Ту самую, напротив русской церкви с синими куполами, возле которой во время репетиции похорон поворачивал похоронный кортеж.

Первого сентября 1939 года Андрусь ждал с тревогой. Родители (они у него наверняка были) хотели знать его решение насчёт образования или карьеры. А никакого решения у него не было.

После ужина Андрусь разгуливал по комнате, размахивая руками, репетируя какие-то речи. Иногда он взмахивал руками и делал выпад – словно поражая невидимых врагов.

Видимо, со временем должен был случиться скандал. Целестина уже готовилась узнать, что у него за родители.

Но первого сентября Гитлер напал на Польшу и этим спас Андруся от скандала.

В гимназию Андрусь шёл молча. Щурился на небо – не летят ли там немецкие самолёты. Но в гимназии всё было по-прежнему, даже занятия не отменили. Одноклассники на переменах убеждали друг друга в скорой победе польского оружия.