Юноша с трудом поднялся и, осторожно балансируя, двинулся к столу, крепко прижав к груди норовящие вырваться из его рук тяжеленные шапки.

– Шапки отдай.

– Чего? – Вот тут-то юноша действительно выпучил глаза.

– Шапки, говорю, отдай.

– Так это ж за испорченный товар!

– Щас скипетром в лоб закатаю – будет тебе товар.

Гордон выдернул из рук Виталия одну из шапок и высыпал ее содержимое на стол.

– Сыпь остальное.

Царский сплетник послушно высыпал.

– Ну-с, приступим. Как делить будем? По закону аль по совести?

– По совести, – твердо сказал юноша, нутром чуя, что его сейчас будут обувать.

– Идет. Значит, так: это мне, это тебе, это мне, это тебе…

Царь быстро раскидал добычу на две неравные кучи. Его куча была раз в десять больше жалкой кучки Виталия, и в ней, по странному стечению обстоятельств, оказались все самые дорогие перстни с брюликами.

– И это называется по совести? – ужаснулся царский сплетник. – Не, так не пойдет. Давай по закону.

– Молодец. Люблю законопослушных подданных. – Царь подтащил кучку Виталия на свою половину стола. – Вот тебе двадцать пять золотых, – отсчитал Гордон нужное количество монет. – Это твое жалованье за месяц, и можешь быть свободен.

– Охренеть! А за испорченный товар?

– Ты мне чего гонишь? Он у тебя весь цел. Даже портки твои драные Янка заштопала так, что ты этого не заметил.

– Ладно, тогда за моральный ущерб!

– Держи! – откинул в кучку Виталия пять золотых монет Гордон.

– А на газету?

– Держи еще пять.

– Да что я на эти деньги сделаю? – завопил юноша. – Нет, ну так работать нельзя! Я ведь подсчитал, сколько сегодня на лавках бояр сидело! Двадцать штук, не меньше. Ты же с них двадцать тысяч снял!

– Ты меня недооцениваешь! Даже обидно. Чтоб я ради такой мелочи свое драгоценное время тратил? Ты что, думаешь, в мою думу все бояре подряд допускаются? Я снял восемьдесят!

– Тьфу! Ну и где твоя совесть?

– А мы не по совести, мы по закону делим. Или ты думаешь, что твоя газета без налогов работать будет? Это проценты от твоей будущей деятельности, – ласково погладил свою кучу Гордон.

– Вот это вот проценты? – ужаснулся корреспондент.

– Ну не все, конечно. Львиная доля здесь за идею и продвижение бренда. Как я бояр лихо развел, а?

– Царь-батюшка, – насторожился Виталий, – а откуда ты такие мудреные слова знаешь?

– А ты думаешь, твой царь-батюшка лыком шит? Он, между прочим, где только не побывал, где только не учился. В молодости по заморским странам поездил. И в Испании, и во Франции, и на Сицилии был.

– Сицилии? Это заметно.

– Чего? – напрягся царь.

– Да нет, ничего. Уж больно страны забавные для обучения выбраны.

– Ладно, давай уже, не ломайся. Забирай свой гонорар и начинай работать!

– А ведь мне еще с кузнецами насчет шрифтов договариваться, – простонал юноша, глядя на свою жалкую кучку, – с плотниками, столярами насчет типографского станка, бумагу закупать… Царь, да ты же меня без ножа режешь!

– Ты что, больной или по мастеровым еще не ходил?

– Я уже не больной. По мастеровым еще не ходил. Меня ж Янка только вчера с постельного режима сняла.

– Тогда с тобой все ясно. Бумага у нас в Великореченске правда дорогая. Купцы иноземные за нее цену несусветную ломят, но того, что я тебе по доброте душевной откинул, на все твои газетные дела с лихвой хватит, да еще потом и останется.

– Добавь хоть это к гонорару. – Юноша выхватил из царской кучи жемчужное ожерелье.

– Думаешь, оно тебе будет к лицу? – хмыкнул Гордон.

– Мне нет, а вот Янке да.

– Ну если Янке, то забирай! – рассмеялся царь. – Нравишься ты мне, парень. Эх, чувствую, закрутим мы тут с тобой дела!