– Мам, а я точно могу стать пожарным? Даже если у меня ключица была сломана?

– Конечно можешь, – отвечает за меня Ренат. – Тут главное, чтобы было большое и доброе сердце. А кости срастаются.

– Двадцать минут едем, а будто уже смену отработал, – смеется молодой водитель.

Добро пожаловать в мою жизнь.

Водитель выключает сирену и мы спокойно возвращаемся в черту города.

– Эх, я бы еще что-то сломал, чтобы еще раз вот так по ночи покатать…

Ну, Боря…

– Давай так договоримся, – наклоняется к нему Ник. – Ты ничего не ломаешь, а я как-нибудь лучше возьму тебя на пожар настоящий.

– Да?

– Да. Но только если будешь цел и без бинтов.

– Класс!

– А меня никто не хочет спросить, испугаюсь я или нет?

9. Глава 7. Сложно. У каждого давно своя жизнь 

Естественно, я категорически против пожаров. Потому что потом насмотрится и будет мне дома показывать, как он тушит.

На улице уже полумрак, в салоне машины еще темнее. Натягиваю на себя побольше его куртку, чтобы не замерзнуть.

В сумке тихо вибрирует телефон. Заглядываю.

Олег.

Я могу, конечно, ответить. Но это надо будет объяснять, куда я еду, с кем, почему, как вообще я на это согласилась после всего.

А я устала и не хочу говорить.

Их голоса – из одного прошлого. Два друга. Два совершенно разных выбора. Один бросил. Второй подобрал.

А между ними – я. И мой сын.

Убираю телефон назад в сумку. Молча еду. Боря все терроризирует Рената и Никиту, высправшивая по машину. Как будто себе такую присматривает, ей Богу.

Сворачиваем наконец в наш квартал. Скоро будем дома. Как теперь с этим терминатором жить? Ни покупать, ни переодеть толком.

Теперь еще у кого-то раздается звонок в машине.

– Да, – отвечает Никита. – Привет, Маш.

У него нет ни братьев, ни сестер, мамы, отца, никого, значит…

Мне все равно.

– Да, взял. Завтра со смены поеду, заеду, распишусь.

Но я прям замираю вся, впитывая каждое слово. Как будто жизненно важно знать хоть чуть-чуть больше о его жизни. Потому что пока вопросов больше, чем ответов.

– Не надо сантехника, я гляну у тебя кран сам. Ты утром будешь дома? Хорошо. Все, целую. Давай.

Я молчу. Даже дышать стараюсь тише. Кто такая Маша – мне все равно. Не мое дело. У него теперь своя жизнь, быт, капающий кран, Санька какой-то. И он ее целует.

А все равно царапает.

Не потому что ревную. А потому что я до сих пор не понимаю, что случилось между нами. Почему он просто исчез. Почему так просто похоронил и меня, и сына, и себя.

Украдкой смотрю на Никиту. На короткую стрижку. Ежик на затылке, по которому любила водить кончиками пальцев. На знакомую линию шеи. Она стала массивней, накачанней.

Внутри снова нарастает этот бессовестный, подлый вулкан. Из обиды, злости, тоски. Хочется вывалить все это на него.

Будь мы где-то наедине. И подальше от посторонних.

Но при сыне не могу.

Машина останавливается прямо у подъезда. Я торопливо снимаю куртку Никиты, неуклюже пытаюсь выбраться сама, но он уже открывает мне дверь.

– Давай помогу, – протягивает руки.

– Я сама, – берусь за поручни и ставлю ногу на ступеньку.

Но ему будто все равно.

Тут же уверенно, почти властно перехватывает меня за талию и тянет вниз. Плавно опускает вниз, будто я ничего не вешу.

Приземляюсь совсем близко, слишком близко. Носок туфель едва касается асфальта. Я по инерции чуть подаюсь вперед, и в моменте щекой касаюсь его грубой, колючей и одновременно теплой щетины.

Вдыхаю запах дыма и ментола. И улавливаю едва заметный, но такой болезненно знакомый аромат. Все то, что я старалась забыть.

И эти руки. Которые уже обнимают не меня.

Сердце громко разбивается в лохмотья где-то под ребрами.