— К Роберту Халатовичу не суйся. Видишь же, что бешеный.

— Из-за меня или из-за тебя?

— Из-за обоих. Но скорее уж из-за нее.

— Кого?

— Ее…

— Бабы новой?

— Старой.

— Так ты наверняка знаешь?

— Догадываюсь… Твой отец не особо умеет скрываться. И еще просьба — не звони Веронике, не надо.

Артур вздрогнул, услышав имя своей бывшей девушки. Жутко расстались — он будто удрал от нее в Штаты. Так и не сумел объяснить, что просто все перегорело. Ну, все… Так бывает, раз и как отрубило — оказывается, что есть дела поважнее любви. Учеба, к примеру. Найдешь другого — в чем проблема? Это только в первый раз страшно. Да ты не так, чтобы очень уж и боялась…

— Я не собираюсь с ней встречаться. Что ты нервничаешь? Чистенько отделался, разве нет? — протараторил Артур с наигранной равнодушной радостью.

Мать скривила губы.

— Ну не так уж и чистенько, но лучше так, чем совсем никак. Почему же вас, мужики, бог мозгами обделил! Говорит же народная мудрость, — затрясла мать кулаком в его направлении. — Не трахайся, где живешь и работаешь, ну и учишься… Ну а ты в обоих местах отметиться успел. Теперь поумнел? — голос у нее сделался ледяным, глаза будто остекленели. — Или в твоем случае бог троицу любит? Я тебя спасать больше не буду, ясно?

Мать так рявкнула на сына, что тот еще больше задрожал под толстовкой.

— Ну из-за чего отец на меня взъелся? Я же не виноват. Или вы оба думаете иначе?

Артур навалился на стул, поняв, что ноги не особо держат его вес. Теперь он смотрел на мать исподлобья. Та вздернула подбородок — глядит, как на побитую собаку — с жалостью. Или даже с презрением. Не верит. С Вероникой тоже не поверила, что по обоюдному согласию все было. Отец тогда чуть не прибил. Елы-палы, девке шестнадцать было, уже и по закону можно. Ну и плевать, что крестная дочь Халатовича. Не родная же! И сейчас ничего не сказал про университетский скандал родителям, потому что боялся, не поверят. Скажут, что Нина правду про него написала. Нахрена с русской связался! Нужно было с американской оба языка прокачивать.

— Роберт на себя злится… — выдала мать с усмешкой. — Что не сумел идеального сына вырастить, а хотел… Чужими руками.

— Ну простите меня, что я такой неидеальный оказался, — Артур снова против воли заработал зубами. — Надо было еще рожать.

— Ты же знаешь, что я сделала аборт. Неудачный, — выплюнула мать.

— Откуда ж мне знать… — опешил сын. — Мы вообще с тобой на эту тему никогда не говорили.

— Да… Точно… — мать отвернулась и махнула рукой в сторону окна, где за белым тюлем светился огнями соседний дом. — Тебе не рассказывала… А зря… Может, иначе бы к девушкам относился.

— Мама, — Артур дождался, пока мать повернет к нему голову. — Я ничего не сделал. Плохого. Ей, — говорил он с паузами. — Да, запрещено в общаге. Но все это делали. А досталось одному мне…

Мать усмехнулась: горько и страшно.

— А не противно на людях трахаться, нет? В порядке вещей?

— Ну а как иначе? Где еще? Мы же там на острове прямо… Ты просто… Слишком правильная.

— Я брезгливая… — скорчила она неприятную рожу.

— Тебе со мной противно? — Артур внутренне сжался, готовясь получить положительный ответ. — Я уйду. У меня есть, на что жить. Я работаю.

— Я тебя уже отпустила однажды, — в голос матери вернулся холод. — Теперь будешь у моей ноги, понял?

Артур стиснул зубы, но не заскрежетал.

— У тебя домашний арест. А через два года посмотрю — оплачивать тебе продолжение учебы или будешь барменом до конца дней работать. Пошел спать!

Мать давно на него так не кричала — отец и тот, кажется, не на таких децибелах ушел из дома. Если Халатович и правда свалил к другой, на что мать жить собралась? На отце же ничего нет, все на бабушку Свету записано. А свекрови такие ж — куда сын, туда и они.