Роберт к тому моменту уже гремел бритвенными принадлежностями в ванной. Дина оттолкнула сына и размашистым шагом, чуть не подвернув каблук, прошла на кухню. Здесь ему забирать нечего, сюда Роберт не зайдёт.

— Роберт Халатович, — услышала она приглушённый голос Артура, который скорее всего зашёл к отцу в спальню. — Вы можете меня выслушать?

Она не могла уже ничего слышать. Заткнула уши ладонями, хотя отец так ничего и не сказал сыну. Руки на стол она опустила лишь когда услышала щелчок захлопнувшейся входной двери.

— Ну чего ты здесь сидишь? А? Дина Эдуардовна? Ну чего?

Она подняла глаза на сына. Сухие. Она точно это знала.

— Иди спать.

Сказала это так, словно узрела перед собой маленького ребёнка, пришлепавшего босыми ногами на кухню среди ночи. Большой ребёнок шарахнул кулаком по дверному косяку, а потом и дверью своей комнаты.

— Иди на… — произнесла она вслух то, что не успела сказать мужу в лицо.

Ничего страшного. Они достаточно долго женаты, чтобы понимать друг друга без слов. Слишком хорошо, чтобы возненавидеть. Она встала, скрипнув стулом. Подошла к шкафчику со стеклянной дверцей и достала бутылочку Гран-Марнье. Щедро плеснув в рюмку, вернулась к стулу, который не стала двигать обратно к столу. Так легче стянуть сапоги.

Молния разъехалась со свистом. С таким, с каким рвётся кожа на груди. Внутри все горело и без коньяка, но Дина сделала глоток. Потом закинула скрещенные ноги на пустой обеденный стол. Колготки мокрые, но запах апельсина у самого носа перебьёт все неприятные запахи. Да и тухлятиной несёт совсем не от ног, а из разорванной души. Сердце сгнило, причём, давно. Так какого черта после отъезда сына она продолжала жить с этим козлом?

2. 2. Родители

— Мам, почему ты не сказала, что у вас все плохо?

Артур долго подбирал правильные слова — лишние пять минут просидел на кровати, натягивая носки на ледяные ноги. Затем нацепил толстовку — озноб чувствовался во всем теле. Заболел? Да плевать… Не жрал и не спал последние две недели. Зачем добавлять ночных кошмаров к тем, что были наяву? Вот и результат. Но как тут поболеешь с этими дебилами…

Сердце колотилось, как у зайца — мог не считать пульс, зашкаливал. Что мать нагородила отцу? Если они срутся друг с другом, то при чем он?

При виде его мать убрала ноги со стола.

— Мам, коман…

Артур машинально выдал по-английски возглас саркастического недоумения и протянул руку, чтобы забрать рюмку, но та быстро исчезла под столом.

— Мам, ты две бутылки вина в самолете выпила!

Она не отвела взгляда — смотрела прямо, зло, как тогда, когда бронировала ему авиабилет в своем гостиничном номере. Там серый ковролин был светлее ее лица.

— Бутылочки, — проговорила мать медленно и сухо. — Каждая не больше бокала. И полет был десять часов.

— Чтоб ты знала, каждый бокал в самолете равен четырем на земле!

— Не много ли ты знаешь бесполезных вещей? Лучше б психологию учил! Межличностного общения.

Проглотил — горький ком. Боялся отповеди с порога, но мать ни слова не сказала ему, когда вошла в общагу, только обняла, и он, как сопляк, разревелся. Она молча выслушала и бостонского адвоката. Потом тоже молчала — переваривала услышанное, как и он сам. Мужик даже не стал браться за дело — сказал, гиблое дело, в суде нынче мужское слово против женского ничего не значит, присяжные однозначно будут на стороне прекрасного пола. Радуйся, парень, что университет навстречу пошел, не передав заявление в полицию.

— Но она нагло врет! — закричал он тогда по-русски, потому что адвоката взяли русскоязычного, чтобы избежать языкового барьера и лишнего морализаторства.