Артур остался сидеть на стуле ровно.

— Я и сейчас не понимаю, почему нельзя. Вы с папой больные, просто больные… И пытаетесь обвинить в этом меня. Полгода вы ничего не знали. И дальше бы не знали, если бы Ника не пожелала сделать каминг-аут. Я еще раз тебя спрашиваю, папа ее девственность кому-то продать хотел? Нет? Тогда какая разница, с кем она ее лишилась. Вы ее замуж в шестнадцать выдать хотели? Или она до тридцати целкой ходить должна была по вашим там законам гор, в чем проблема? Чего вы беситесь? Теперь вы мне сказать можете?

— Я не знаю… — Дина снова прижалась к спинке стула и принялась теребить подол платья. — Я ничего против вас не имела. Но… Ты слышишь меня? Вы не разошлись, ты ее бросил, ясно? Хоть это тебе ясно?

— Мам, у нас был договор. Она знала, она все знала… Что это максимум на год. Я не понимаю, чего она ждала от меня? Что я ради нее от учебы откажусь? Или что вы меня на ней жените, когда узнаете?

— Может, что ты возьмешь ее с собой?

— А какого хрена? — в голосе Артура проскользнуло реальное недоумение.

— А какого хрена ты с ней спал? — Дина не скрывала злость.

Ничего нового. Эти слова она ему уже говорила. Только тогда он хлопал глазами, реально поверив, что его учеба висит на волоске и зависит от папиного “хочу”. Так и было. Дина зубами выгрызла сыну путевку в жизнь. Наверное, тогда надломилось сразу несколько соломинок утлого плота их брака. Дина впервые позволила себе озвучить свою боль мужу.

Она зашла к Роберту в кабинет, в котором он закрылся после разговора с сыном, который и разговором невозможно было назвать — одни крики из серии “ты дурак, сам дурак”, хотя там звучало слово “дура” — Артур валил все на Веронику, и скорее не сам факт их связи, а то, что Артур отказывался брать на себя сто процентов ответственности, так выбесило его отца.

— Ты любишь ее больше, чем сына, — сказала Дина с порога.

На двери имелась задвижка, но Роберт никогда ей не пользовался: знал, что в его кабинет никто не входит без стука и разрешения. Не в этот раз. Дина не хотела давать ему ночь на остыть. С трезвой головой он может принять то же самое решение и в этот момент переубедить его уже не получится.

— А ты сына любишь больше, чем он того заслуживает! — ответил Роберт из-за стола и не поднялся, даже сильнее нахохлился, опершись на локти.

— Приехали… — Дина чуть не лишилась дара речи.

Парировать сразу не получилось. Она шла сказать, что нельзя ставить на одни весы любовные игры и учебу, потому что любовь прошла и ее не вернешь, а университет — это стезя, по которой его сын шел всю жизнь упорным трудом. Артур звезд с неба не хватал, как отец — брал те же вершины часами зубрежки.

— Оказывается, родительскую любовь еще нужно заслужить, — сказала Дина наконец с издевкой. — А данную от бога — нет? Или Вероника сделала что-то, что не сделал твой сын, чтобы ты все-таки ее полюбил?

— Да, это сделал мой сын, а не Вероника… — вывернул он на изнанку все ее слова.

— С тобой невозможно говорить! — выдала Дина с горечью.

— Здесь нечего обсуждать. И мне противно слушать твою защитную речь в его адрес. Черное — это черное, белое — это белое. И никаких половинок… Любовь — это не закрывание глаз за ошибки, это тыканье в них носом.

— Отлично! Тогда твоей любви слишком много! Что ты от него хочешь? — сжала Дина кулаки, но осталась стоять на месте: не сделала даже шага к письменному столу, на который навалился ее муж и обвинитель ее сына в одном лице. — Что он должен сделать?

— Уже ничего.

— А чего ждал?

— Чтобы он не пользовался женщинами. Это подло.