— Что нам теперь делать? — Катя смотрит на меня с доверчивостью, которую сейчас выдает мне авансом.

Я же сам сказал: решим. Вот и решай, Вахтин.

— А больше никто нас вытянуть не может?

— Так трактор один. У остальных только легковые, — разводит руками бабуля. — Уже лет десять просим нам дорогу сделать.

— Ясно. Валентина Владимировна, можно остановиться у вас на ночлег? Я заплачу.

Катя стонет.

— Послушай, вариантов нет. Просто прими это, — велю строго.

— Там Надя ждет меня, — Катя выразительно смотрит на меня, как бы говоря: «Сделай же что-нибудь, пожалуйста!»

И я бы сделал, но против стихии попереть просто не могу, как бы мне ни хотелось этого.

— Мы переночуем тут. Завтра уедем. Надя с твоей мамой, отцом, Камилой и Демидом.

— Конечно, тебе не понять. — И вот в ее глазах уже привычная ненависть, с которой я к этому времени свыкся, как со второй кожей.

17. Глава 17

Тимур

— Катя, прекрати вести себя как маленькая девочка! — срываюсь на нее. — Ночь ничего не решит.

Я не хочу оставаться с ней на ночь.

У Кати есть Филипп и тонна ненависти ко мне. У меня только душащая, ненормальная, отчаянная привязанность к ней. И один бог знает, как сложно мне будет сегодня.

— Пошел ты, Вахтин! — выпаливает Катя неожиданно. — Не тебе мне рассказывать про то, что нужно перестать быть маленькой девочкой!

Выгибаю бровь. Это на что намек, Катерина? На то, что ты родила в восемнадцать? Так разве моя вина в этом, детка?

— Идемте, покажу вашу комнату, — вмешивается Валентина Владимировна. — Только сразу предупрежу: чтобы без амурных дел. Я сплю за стенкой, и у меня хороший слух.

— За это можете не переживать, — Катя проходит мимо меня, задевая плечом.

У-у! Злющая, как черт.

— Ты спишь на полу! — объявляет мне.

Тут одна кровать, а я и не настаиваю. Спать рядом с ней — самоубийство.

Хозяйка отправляет нас в ванную, дает какую-то одежду, оставшуюся непонятно от кого, но вещи чистые, и мне по большому счету плевать. Я привык и не к такому.

А вот Кате тяжело свыкнуться с мыслью, что придется надеть чужую одежду.

Она благодушно отдает мне одну подушку и одно одеяло, на котором я ложусь у ее кровати. Больше тут просто негде.

Складываю руки на груди и смотрю в потолок.

— Где отец Нади?

— Что? — Катя аж дергается от вопроса.

— Я спросил, где отец твоей дочери?

— Понятия не имею.

— То есть он вот так просто забил на новость о том, что ты беременна и сказал: «Делай что хочешь?»

— Да, вот так просто, — Катя вздыхает. Понятно, что тема ей не нравится. — А что тебя удивляет? Ты бы поступил по-другому?

Сложный вопрос.

— Если бы я узнал о том, что ты ждешь от меня ребенка, то точно не остался бы в стороне от проблемы.

Усмехается.

— Выходит, для тебя мой ребенок был бы проблемой.

Да что за нахрен!

— Я не то хотел сказать, - я, твою мать, сдаюсь!

Потому что ничерта не понимаю, как держать с ней диалог.

Слышу шорох, и Катя поворачивается на бок, подпирает голову рукой:

— Брось, Тимур. Ты сказал ровно то, что хотел: если бы я пришла к тебе с новостью, что ношу в своем животе нашего ребенка, ты бы посчитал это проблемой и, вероятно, отправил меня делать аборт.

— Ловко ты вывернула. Но знаешь, как было бы? Я бы не довел до такого, что в принципе я и сделал. Принял меры, обезопасив и тебя, и себя.

Катя тихо смеется с каким-то болезненным отчаянием.

— Хочешь правду, Тимур?

Смотрю в темноте на очертания ее лица и понимаю, что мой ответ ей не нужен.

— Я так и не простила тебя.

— За то, что я дал нам обоим шанс на другую жизнь?

— За то, что ты не нашел в себе сил и кроху любви ко мне и возможному ребенку внутри меня, — всхлипывает.