Я уставилась в темноту комнаты. Пробуждение было таким же резким. Грудь, казалось, ломило от переполняющего её молока - таким ярким был короткий, нечаянный сон. Плакал ребёнок. Тихо, безутешно. 

Я сработала на автомате. Потянулась к ребёнку, взяла маленькое лёгкое тельце, расстегнула домашнюю рубашку у себя на груди. Чертыхнулась в темноте, потянулась и щёлкнула выключателем настольной лампы. 

И только потом поняла. Чужой младенец лежал у моей обнажённой груди, которой я не кормила уже больше семи лет, и казалось, впервые выглядел по настоящему заинтересованным. Меня затопила волна отвращения, брезгливости и густо замешанной на этом жалости. И… парализовало словно. 

А до малышки, которая похоже никогда не видела груди, наконец дошло, что это такое. Что это можно сосать, да. Сначала она лежала, касаясь груди щекой, а теперь повернула голову, ротик приоткрыла, я почувствовала её губы на соске, и… 

— Черт! - воскликнула я. 

Меня обуяло невыносимое желание просто отбросить от себя ребёнка. С ним я справилась, с трудом. Осторожно отложила младенца на постель и резко отскочила в сторону, словно от заразного. Торопливо застегиваю рубашку, руки трясутся, пальцы путаются, а в голове - черт, черт, черт!!! А ребёнок - плачет. 

Девочка плакала. Сердито лицо сморщила, открыла беззубый рот. А я вдруг подумала, что сын у меня там, в больнице, тоже совсем один, как эта малышка. И что если он будет плакать, его слезы могут не вызывать никакого отклика у равнодушных людей. Им будет просто все равно. 

Но мне… Мне же не все равно. Мне жалко девочку. Но она вызывает у меня чувства, которые я сама не могу объяснить. 

— Прости, - заискивающе сказала я. - Хочешь, я тебе игрушку принесу? 

Бросилась к ящику с барахлом сына - игрушки он ещё не перерос. Нашла мягкий светящийся шар, помыла его, наскоро обтерла, и встряхнула перед девочкой, вынуждая зажечься разноцветными огнями. Она на мгновение заинтересовалась, но затем продолжила плакать. 

Она не хотела есть, пыталась языком вытолкнуть соску бутылочки. Я взяла её на руки и мне все время казалось, что маленькая голова с чуть вытертым на затылке пушком пытается повернуться к моей груди. Девочка была настойчива. 

— Вся в отца, - в который раз резюмировала я. 

Принялась ходить с ней по маленькой квартире из комнаты в комнату. Плакать она перестала, но то и дело вздыхала так горько, словно переживала большое горе. Я отправила смс сыну - дадут телефон, чтобы видел, мама о нем не забыла. Ярослав пришёл, когда я уже смирилась с тем, что возиться с чужим ребёнком мне ещё долго. 

— Извини, - сказал он входя. 

Разулся, хотя внутрь я его не приглашала, прошёл руки мыть. Он намыливает, старательно, перед тем как ребёнка взять, я нетерпеливо стою с малой у двери ванной. 

— Как там Илья? 

— Я его не видел толком. Только перед процедурой зашёл. Вроде, все хорошо, глаза только испуганные. 

Вряд-ли это можно назвать все хорошо, но сейчас я уже научилась принимать эту ситуацию. Завтра с утра поеду, надеюсь, пустят. Ярослав вытер руки, я всучила ему ребёнка. Она снова заплакала. 

— Ого, - удивился он. - Ты что с ней сделала? Она прям как нормальный ребёнок стала. Мелкая, чего ревешь? 

Мою грудь хочет, могла бы сказать я, но, разумеется, промолчала. Девочка словно дождавшись рук отца обкакалась, Ярослав ушёл менять подгузник, я - на кухню. В миске, в холодильнике, мариновалось в травах два куска мяса, их я планировала пожарить на ужин. Сама я есть не хотела, но один кусок определила на сковородку, вскоре он зашкворчал сердито, запах изо всех сил.