Мне на удивление нравилось рассматривать вещи Поля. Как будто я получила дозволение приблизиться к святому. Но это ничего не значило! Это не свидание и даже не проявление благосклонности. Просто жест вежливости. Да, странный, но что я знаю о французском гостеприимстве? Потребовалось три звонка, чтобы мама взяла трубку. Бокал опустел наполовину — меня начали покидать остатки осторожности. Сорокакилограммовой голодной девушке, непривычной к алкоголю, и полкапли хватит, чтобы голову закружило. «Не следовало соглашаться», — подумала я, ощутив, как под ногами качнулся пол.

— Дияра, — наконец взяла мама трубку. — Извини, что я так долго. Ты обычно звонишь позже.

Она запыхалась. Явно пересаживалась в кресло.

— У меня сорвалась репетиция, поэтому сегодня так, — немножко приукрасила я, искренне радуясь, что алкоголь не завязал узлом язык. Мама бы обеспокоилась. Я старалась держать в секрете, насколько стала далека от заветов, по которым жила наша родня. Хотя чего уж там: во время спектаклей мои ноги в одних только колготках видела добрая половина Петербурга.

— Как у тебя дела?

— Я виделась с отцом. — Про Сусанну решила не упоминать. Лучше бы этой женщины не существовало, хотя бы в моем воображении! — Он отказался помочь Рамилю. И… я вроде как разорвала с ним все отношения.

— Дия, — услышала я жалобное. — Не думаю, что ты права, так однозначно выбирая сторону. Он же твой отец, и он способен тебе помочь, в отличие от меня.

— А по-моему, помогать он собирается только себе! — прорычала я, повысив голос, и опасливо глянула на дверь. Вдруг стены не такие уж и толстые? — Рамилю он тоже отец — и посмотри. «Ему нужно научиться брать на себя ответственность». С кого бы это Рамиль взял пример безответственности, скажи?

— Я поведение Ильшата не поддерживаю, — мягко сказала мама. — Но он преподал нам всем отличный урок, детка: о себе нужно заботиться тоже. Он сделал так, как считал нужным, и ему теперь хорошо.

— А всем остальным плохо? Прекрасный пример того, как легко живется людям, не имеющим совести! Вот скажи, ты бы так смогла?

— Не знаю, Дий. Никто не знает, на что он способен, пока не окажется в аналогичной ситуации.

— Поверить не могу, ты его защищаешь! Человека, которого ты любила и который бросил тебя!

— Я защищаю твоего отца. Человека, которого я любила, никогда не существовало. Но это моя оценочная ошибка. И едва ли нам стоит говорить об этом, когда ты на взводе.

— Ты права. — Я повертела в руке бокал, понимая, что, если бы не вино, едва ли отважилась бы заговорить с мамой в таком тоне и ее расстроить. Но, против всякой логики, сделала еще один глоток. — Давай я приеду и помогу уладить вопрос с Рамилем? Хотя бы поговорю с учителем… Я уверена, что мне дадут пару дней.

— Нет! Нет, Дияра. Его учителя уже не раз сомневались в том, имею ли я авторитет у собственного сына. Этот вопрос мне нужно решить самой.

— Я переведу деньги, мам, — пообещала я, не особенно представляя, где добыть такую сумму, да еще срочно.

Молчание в трубке затягивалось. Мама не любила, когда я присылала деньги и журила меня, но на этот раз ничего не сказала. Стало понятно, что без меня ей эту ситуацию никак не разрулить.

— Спасибо, — поблагодарила она тихо.

— Ладно, мама, пойду я.

Осознание, что дома — а дом мой был именно там — все плохо, буквально придавило. Я бездумно допила вино, глядя в окно, и только потом решила вернуться на кухню. Пол под ногами немного качался, а меня раздирало от противоречий: как такой плохой день может быть таким хорошим?