Да и сам стараюсь не паниковать. Тревога за ребенка сводит с ума, она сильнее желания бросить все и уйти. И все мои установки и мужская хваленая рассудительность трещат, как тонкий лед на реке под ногами рыбаков.

Я сам одеваю полусонную Аришку. Девочка плачет басом, грубые рыдания вырываются с сипом и хрипами, и это жутко. Я тороплюсь и к машине скорой помощи уже почти бегу. Мать несется за мной.

— Ты дверь закрыла?

— Н-нет, — бормочет она, начинает метаться, словно боится, что без нее Аришка пропадет.

Не пропадет! Я в этом твердо уверен. Ни одному бойцу в подразделении не дал погибнуть, а уж ребенка точно не брошу.

— Черт тебя забери, женщина! Возьми уже себя в руки!

Лена встряхивается и замирает. Она стоит на ветру в распахнутой куртке, без шапки и перчаток и будто не замечает мороза. Я и сам не чувствую холода. Наоборот, из-за адреналина в крови меня бросает в жар.

— Не кричи на меня! Это мой ребенок!

— Эй, родители, хватит ссориться! — косится на нас фельдшер.

— Мы не родители, — хором отвечаем ему.

— Ребенок чужой?— тут же настораживается медик.

— Нет… но… — блею я. — Она мама, а я просто знакомый.

Медик лишь пожимает плечами и забирается в машину. Лена секунду медлит, видимо, решает дилемму, забрать у меня ребенка или доверить ключи мне, и бегом возвращается в подъезд.

Я укладываю малышку на носилки. Она уже дышит легче, укол подействовал, но и оставлять ее в таком состоянии нельзя. Как она съела чужие конфеты из моей сумки, другой вопрос, с которым буду разбираться позже.

— Все, закрыла, — появляется Лена.

Она пришла в себя, застегнула куртку, набросила на голову капюшон. Моя помощь, в принципе, больше не нужна, но из машины не выхожу.

И правильно делаю. В приемном покое нужны двое. Пока Лена рассказывает о ситуации, сообщает необходимые сведения, сижу рядом с девочкой, которую положили на кушетку и закрыли круговой шторой. Ариша доверчиво держит меня за руку и смотрит круглыми глазенками.

— Засыпай, уж поздно, — советую ей, мороз бежит по спине от этого внимательного взгляда.

— У тебя тоже родинка? — сипит девочка и тянет пальчик к моему лицу.

Действительно, у крыла носа у меня есть родинка. Приглядываюсь к девочке: похожее пятнышко у нее расположилось под бровью рядом с углом глаза.

— Ага, — улыбаюсь, — у многих людей есть родинки.

— Мама говорит, что меня клюнул аист, когда нес к ней. Тебя тоже? — Ариша закрывает сонные глаза и снова распахивает их.

— Получается, что так? Вот попадется мне этот аист! — я показываю кулак. — Ух, я ему!

— Подерешься? — карие глазенки становятся на пол-лица.

— Нет, пальцем погрожу. Птиц, животных и маленьких детей обижать нельзя.

— А-а-а, — Ариша счастливо улыбается. — Ты моей маме это скажи, а то она, знаешь, как ругается!

— А зачем ты конфеты съела? И вообще, разве можно в чужой сумке рыться.

— Я думала, ты привез подарок мне, — сонно отвечает Ариша. — Спасибо за уточку. Я так давно хотела Лолу Фанфан, а мама говорила: «Дорого!»

Я чуть не икаю. Вот так просто передо мной раскрываются тайны этой семьи. Я даже не заметил, что мою сумку кто-то потрошил, и не понял, что подарки водителя пропали. Вернее, не пропали, они были на месте, но, кажется, Лена успела их заменить, пока я спал.

— Спи, не разговаривай, болтушка.

— Мама говорит, что мой язык раньше меня на свет появился.

— Это точно.

Малышка берет меня за руку, так и погружается в дрему. Я прислушиваюсь к разговору Лены с врачом.

— Вам придется лечь с дочерью в стационар, — говорит доктор.

— Это надолго?

Кажется, Лена уже смирилась с ситуацией и приняла ее.