– Значит, пойду полы мыть или двор мести.

Виктор Палыч трёт пальцами переносицу, стараясь сдержать раздражение.

– Алиса, ведущие редакторы на дороге не валяются! Вспомни, сколько лет ты шла к этой должности. Хочешь теперь всё похерить?

Поджимаю губы.

Не хочу, вообще-то. Я свою работу очень люблю, и по собственной воле никогда бы от неё не отказалась.

Но сейчас мой шаг – вынужденный.

Я просто не смогу каждый день пересекаться с Куравиным и делать вид, будто между нами не висит лезвием гильотины колючий бэкграунд.

– Алиса, девочка моя, держи язык за зубами, я тебя умоляю! Не лезь ты на рожон!

– А что мне делать, если он несносная, раздутая от самодовольства жаба, – начинаю я, но Виктор Палыч делает огромные глаза, стреляя взглядом мне за плечо.

Резко оборачиваюсь.

Куравин, сложив руки на груди, ме-е-едленно вздёргивает бровь вверх.

Господи…

Он всё слышал, да?

И как только эта мышечная махина умудряется так бесшумно передвигаться?

– В мой кабинет, – почти не размыкая губ, произносит Максим.

Пролетаю пулей мимо.

Дверь за нами закрывается, отрезая привычные звуки бурлящего работой офиса.

Максим неторопливо проходит к рабочему столу Виктора Палыча, усаживается в кресло и делает пару пружинящих движений, будто примеряя к нему свои габариты.

Вскидывает на меня непроницаемый взгляд.

Воздух густеет.

– У вас какие-то проблемы, Алиса?

Интересно, он всё же помнит меня, но ломает комедию, или услышал имя, когда Виктор Палыч вопил его в коридоре?

– Алиса Сергеевна, – поправляю на автомате.

Максим чуть заметно дёргает щекой.

– И что же вас не устраивает? Алиса. Сергеевна.

– Всего лишь ваш подход, – улыбаюсь с напускной покорностью.

– Чем вас покоробил мой подход?

– Отношением к людям.

– И как же я к ним отношусь, по вашему авторитетному мнению?

– Как к ресурсу. Мы – не пустые циферки в ваших отчётах. Мы выполняем свою работу с душой, и поэтому…

– Поэтому, – резко перебивает, впечатывая палец в стопку бумаг, – у вас здесь такой бардак, а издательство на грани разорения. Потому что вы «работаете с душой», тогда как надо работать хо-ро-шо! Ваш штат искусственно раздут, тиражи не продаются, а склад забит книгами, которые теперь сгодятся только на растопку каминов. Издательство везёт на своей шее лодырей и бездельников, которые не могу лишний раз пошевелить пальцем, чтобы обратиться к аналитическим данным, а не выпускать ширпотреб!

– Вы ничего не понимаете в настоящей литературе.

– Куда уж мне, – фыркает. Смотрит с прищуром. – Аксёнова, мне кажется, или в вашем решении уволиться есть что-то личное?

Глядя в его ничего не выражающее лицо я не могу сообразить, имеет ли он в виду наше общее прошлое, или говорит о чём-то другом. А спросить его прямо – не могу!

Потому что если он не притворяется дураком, а дурак и есть, и забыл о романе длинной в пол года, то я буду чувствовать себя идиоткой на максималках!

Поэтому я задираю подбородок повыше и с вызовом бросаю:

– Считайте это просто личной неприязнью. Вы мне не нравитесь.

– Как мужчина? – Чуть вздрагивают уголки его губ.

Внутри разгорается лёгкий, нездоровый азарт.

– Как человек.

– И какие же именно мои человеческие качества не прошли ваш жёсткий фильтр?

– Ваша манера идти по головам ради достижения собственной цели.

Максим медленно кивает.

– Хорошо. Слушаю ваше предложение по решению этой проблемы.

– Я уволюсь, и тогда отпадёт необходимость решать эту проблему.

– Уволитесь… Уволитесь… – Максим прокручивается в кресле, закусив губу.

Сделав полный круг, лезет под стол за кожаным дипломатом. Расстёгивает и достает тонкую папку.