Тишина, повисшая в кабинете, демонстрирует, что именно мы о нём думаем. Халтурщик грёбаный! А если бы под террасой оказался не пятидесятилетний мужик, а его четырёхлетняя внучка?

— Ну и Лагиненко, после того как пришёл в себя, провёл проверку и теперь…

— И теперь ты труп.

17. Глава 17. Олеся

Пусть звучит глупо, по киношному, но не отменяет того, что в целом Самсонов прав. И подумать бы, но не получается — виски словно сжимает в огромных тисках. Интересно, а обезболивающее мне можно? И я спросила бы у Самсонова, если бы это не грозило мне срочной госпитализацией в его исполнении.

Удивительно, как он не настоял на этом после того, как вернул меня в реальность.

— От меня ты чего хочешь? — Устало вздохнув, я всё-таки касаюсь виска. — С чертежами ты уже накосячил, драться с бандитами я не умею и таких связей, чтобы замять дело, у меня нет.

— Я перепишу на тебя свою фирму, — мрачно, но решительно заявляет Владан.

— Нет, — гораздо более весомо отзывается Самсонов, но Владан смотрит только на меня.

— Так Лагиненко не сможет её забрать и, если удастся с ним договориться, мне хотя бы будет чем отдавать долг.

— Продай и рассчитайся. — Подняв голову, я впервые вижу на лице Самсонова такое жёсткое и непримиримое выражение. — И не втягивай никого в свои проблемы.

— Мне надо закончить ещё два проекта, — огрызается тот, — и на что-то жить тоже надо, а, кроме Леси, довериться мне некому.

Некому.

Мне тоже было некому объяснять, почему я срываюсь с пар, не успеваю сдать макет или пропускаю экзамен. Да и что я могла сказать? Что очередные добросердечные граждане нашли моего отца пьяного на очередной остановке? Что он даже имя своё сообщить не в состоянии? Что чертить мне приходится под ежевечернюю ругань родителей?

А Владан не спрашивал.

Мне повезло встретить его в коридоре, за два шага до кафедры, куда я несла заявление об отчислении. Имея ворох долгов, стипендию и неделю до конца сессии, ничего другого мне не оставалось, пока Владан не врезался в меня, уронив сумку и выбив из рук лист с заявлением.

— Ты уверен, что это тебе поможет?

— Даже не думай. — Подняв голову, я встречаюсь с Самсоновским взглядом. — Я сказал, что разберусь.

— Разбирайся, — отзываюсь снисходительно и возвращаюсь к Шумерскому. — Лагиненко с тобой уже связывался?

— Нет.

Это «Нет» я впервые услышала, когда Владан поднял, улетевший в пыльный угол, лист. Мне, пугливой тогда дурочке, Шумерский казался взрослым, умным и состоявшимся, и не поверить ему было невозможно. Тем более, когда, взяв меня за руку, он без привычного студенческого стеснения открыл дверь, и, широко улыбаясь, договорился о пересдаче.

Сначала с секретарём, а потом и с преподавателями, попросив дать «вот этой талантливой девочке» ещё один шанс.

И я сдала, выросшими от такой поддержки, зубами выгрызая «отлично» на своём последнем, в той сессии, предмете. Пусть звучит пафосно, но то, что я имею здесь и сейчас, в какой-то степени его заслуга.

А такое не забывается.

— Если у Кирилла Александровича не получится, тебе помогу я.

— Олеся… — Самсонов недоволен.

— Ты можешь высказаться, но что делать со своей жизнью решаю только я. И это первое из моих условий.

Недолгая борьба характеров заканчивается его поражением.

— Хорошо, собирайся, — раздражённо выдыхает Самсонов и идёт к двери.

— Мне, вообще-то, надо работать, — даже не собираюсь двигаться с места.

— Мне тоже, — останавливается Самсонов в дверях, — но делать это, не зная, что с тобой всё нормально, я пока не способен. Жду в машине.

— Я не приду.

Детский сад, штаны на лямках. Не способен — учись, а срываться ради чьего-то мифического спокойствия мне просто некогда. Тем более что этот кто-то может просто развернуться и уйти прямо посреди разговора.