— Открою, — короткий вздох, и я действительно иду к окну. — А ты бы, полудурок, пользовался отсрочкой и валил на все четыре стороны, пока можешь. — Не поворачиваюсь, зная, что меня и так прекрасно слышно.

— Лесь, мне нужна твоя помощь! — Слышу вместо звука удаляющихся шагов. — Меня не так сложно найти, а Лагиненко за свою шкуру…

— Заглохни.

Из-за беспокойства вот за это она упала в обморок? По-моему, некоторых проще добить, чтобы не мучились, но русские женщины и правда, самые жалостливые в мире. К сожалению. Поэтому, вернувшись к Олесе, я сажусь перед ней на корточки, ловлю тревожный взгляд.

— Ты же понимаешь, что я не дам тебе туда сунуться?

Молчание и упрямо прикушенная губа. Вздохнув, я касаюсь её подбородка большим пальцем, заставив прекратить над собой издеваться, хотя с бОльшим удовольствием обошёлся бы способом поинтереснее. Но здесь полудурок, а вчера сам себе я пообещал хотя бы попытаться стать нормальным.

— Олесь, я же быстрее прикопаю его под кустом, чем дам тебе навредить. А он уже вредит.

— В обморок я могла упасть и после твоих дорожных выкрутасов, — не сдаётся она.

— Но не упала же.

Крыть нечем, это понимаем мы оба. Как и то, что она не успокоится, а кое-кому всё-таки придётся вытаскивать этого кретина из задницы, в которую он влез. Мне же для полного счастья только разборок с местными авторитетами и не хватало.

— Я помогу Владану, а ты со своим раздутым эго можешь катиться к своей…

Самсонов, у нас проблемы.

Очень может быть, потому что лёгкое, но уверенное прикосновение своих губ к её я замечаю уже постфактум. Кстати, то, что она не сопротивляется, уже можно засчитать за свою победу или справедливее отнести на счёт полудурка, которого Олеся защищает?

Но гораздо хреновее то, что это затягивает. Романовская затягивает, и их схожесть с Кирой играет для меня всё меньшее значение, хотя прошло всего три дня. Три дня, после которых я собирался праздновать успешное покорение одной ехидной заразы, а вместо этого проигрываю по всем фронтам. И ничего не могу с этим сделать.

Ты не хочешь, а это две большие разницы.

— Я так и знал, вы с этим… — пытается повозмущаться полудурок.

— Заткнись, — настолько единодушно, что смешно. Вот только после этого Олеся смотрит на меня слишком уж выжидающе.

— Пообещай, что ты в это не полезешь, — аккуратно заправив ей за ухо выбившуюся прядь, выпрямляюсь, — и тогда я вытащу твоего дружка из проблем.

— С чего благотворительность?

— В счёт аванса к нашему договору, — я разворачиваюсь. — А теперь, полу… Шумерский, быстро и чётко излагай суть проблемы. И считай, что тебе в этой жизни фантастически повезло.

Не выдержав накала, этот идиот валится в кресло, закрыв лицо руками. Невнятный бубнёж раздражает не только меня.

— Владан, без показательных истерик, — кривится Олеся, радуя сознательностью. И да, своим к нему отношением.

— Пару месяцев назад, — начинает тот, тяжело вздохнув, — я закончил со строительством трёхэтажного коттеджа для Марата Лагиненко. Не без проблем, конечно, но, в принципе, в срок уложился, так что мы распрощались довольные друг другом.

— Пока его не придавила построенная тобой терраса, — обречённо добавляет Олеся. — Шумерский, ну неужели нельзя было к кому-нибудь обратиться? Ты лучше меня знаешь, что такие выносы это не твоё.

— А есть что-то его? — усмехаюсь я, вставая за спинкой её стула.

Удивительно приятная позиция для такого циника, как я.

— Времени не было, — успевает огрызнуться полудурок, осекшись только под моим взглядом. — В общем, там так получилось… мне не хватило опор, и я решил, что хватит и так.