Компот встаёт поперёк горла, и глоток удаётся сделать с большим трудом.

— Отношений? — сиплю в ответ. — Да ты совсем охренел, Шумерский? Те несколько обжиманий и два несчастных поцелуя нельзя считать отношениями, это раз. А то, что ты всё ещё не понял, почему я бешусь, означает, что ума у тебя не прибавилось. Это два. Соответственно, помогать я тебе не стану, так что можешь выметаться.

Поставив точку, я забываю про Шумерского и включаю компьютер, делая ещё один глоток. Классная вещь — и тошноту снимает, и нервы успокаивает, и запустить ей можно, если что. В того же самого Шумерского, который наклоняется над моим столом, опираясь о него руками, и обречённо заявляет:

— Они меня убьют, Лесь. Пристрелят как собаку, если ты мне не поможешь.

16. Глава 16. Кирилл

— Кому ты сдался, Шумерский?

То, как она устала от этого клоуна, слышно даже здесь, рядом с наполовину открытой дверью. И вышвырнуть бы полудурка, но нет. Точно не сейчас, когда появился хоть какой-то шанс на то, что мы сможем наладить отношения.

Невнятное бурчание не разобрать, тем более, с такого расстояния. Вдобавок он низко опускает голову, чуть ли не касаясь носом стола.

— Скажи, что ты шутишь! — В Олесином голосе ещё не страх, но вполне себе натуральная опаска, и все нервы в моём теле напрягаются, чувствуя, что ничем хорошим эта их затея не закончится.

И снова невнятное бурчание. Придурка что, в детстве к логопеду не водили? Или не помогло?

— Ну ты же не совсем дурак, Шумерский, это слишком даже для тебя.

— Да не знал я, для кого они строят этот дом! Сначала не знал. — Резко выпрямляется полудурок. Разговор с Ляшенко оказался отличным предлогом, а то, что его не оказалось на месте и вовсе праздником, так что вернуться получилось очень вовремя. — А когда узнал, что это Лагиненко, отказываться было уже поздно.

Если это тот, о ком я думаю, то дело дрянь.

От желания войти и ткнуть идиота носом в массивный стол дёргается кулак, но рано. Сама она мне не расскажет, предпочтёт влезть в какую-нибудь задницу, а так я хотя бы узнаю в какую именно.

— Ты кретин, Шумерский! — с протяжным стоном Олеся прячет лицо в ладонях. — Как был кретином, так им и остался. Ты головой, вообще, думаешь? Хоть иногда? Хотя бы самую малость? Или считаешь, что чёрный список заказчиков Лагиненко возглавляет просто так?

— Я тебя умоляю, — неожиданно высокомерно отмахивается полудурок, разом обесценив себя как профессионала, — да в том списке половина находится только потому, что слишком придирчивые. Или требуют индивидуального подхода.

Дверь не скрипит, когда я беззвучно вхожу в кабинет и встаю, прислонившись к стене. Олеся заметила бы, но сейчас ей не до того.

— Что же ты, непревзойдённый Владан Карлович, припёрся ко мне? Вот иди и ищи теперь этот самый индивидуальный подход к Лагиненко, который, к слову, частенько забывает, что девяностые прошли.

— Не могу, — выпрямляется полудурок, заставив Олесю тревожно нахмуриться, глядя на него снизу вверх.

Самсонов, сейчас — тоже рано. Убрать конкурента можно и не на её глазах.

Стоп.

Конкурента? Едва не подавившись собственной мыслью, я по новой оцениваю Владана Шумерского, о котором завтра буду знать почти всё. Высокий, худой, с наметившейся сутулостью и каштановыми кудрями, полудурок не впечатляет меня и сейчас. И Олесю вряд ли впечатлит, учитывая, насколько она от него не в восторге. Всё логично и правильно, осталось задушить противный голос в голове, нашёптывающий много чего лишнего.

Например, о давности их знакомства и схожих интересах.

— Потому что Лагиненко в больнице, по крайней мере, был неделю назад. — Что-то я пропустил, но плевать, потому что интуиция поднимает голову именно сейчас, предчувствуя неприятности. — Его придавило террасой второго этажа.