— Не я один.

Глубокий вдох.

И кончиками пальцев по её руке, от запястья до локтя, глядя, как вслед прикосновению на смуглой коже появляются мурашки. Подцепить лямку платья. Вернуть на место, понимая, что это эротичнее даже недавнего поцелуя. Почувствовать, как желание болезненным спазмом скручивает самый чувствительный сейчас орган.

Вторую лямку она поправляет сама. А жаль.

— С этим твоим, — приняв мою руку, она спускается со стола, — злодейским обаянием сложно удержаться. Только, Самсонов, это не любовь.

— А ты всё ещё веришь в сказки? — Усмешка человека, который знает, о чём говорит.

— Нет, — поправив платье, Романовская присаживается на стол. Потянувшись, я убираю из-за её спины кружку с кофе. — Но зачем мне соглашаться на меньшее? Чтобы психовать, гадая, где ты и с кем?

Ей и гадать? Не-ет. Эту девочку хочется держать в цепях, под замками и за высокими стенами. И для неё мой шаг влево — даже не расстрел, прицельное попадание в голову. С контрольным в сердце. И в пах, чтобы я точно больше не смог ни с кем и никогда.

— Можно ведь по-другому.

Эгоистичное «Хочу!» отдаётся пульсом по всему телу и жаром в груди.

Такая близкая. Такая страстная. И такая недоступная, что сводит с ума. С другой стороны, она позволяет зарыться ладонью в распущенные тёмные волосы. Пропустить гладкие длинные пряди через пальцы.

Не отстраняется, когда вторая ладонь ложится на талию. Не с трепетом, но без желания разложить её на этом же столе.

Самсонов, кому ты врёшь.

Да, похожа на Киру. Не внешне — упрямством, характером, нежеланием сдаваться, вот только Кира полюбила, а эту заразу ещё придётся приручить. Без гарантии, что она не взбрыкнёт в любой момент. И хреновее всего, что этот самый момент она же сама и придумает, без привязки к моим возможным загулам.

Так что дёргаться буду уже я.

Мягкий и неспешный поцелуй ложится на её губы. Не для того, чтобы подчинить. Проверить, есть ли между нами что-то, кроме общего ребёнка и взаимного притяжения. Чтобы не просто терпеть друг друга от секса до секса, а хотеть общаться и в промежутках между ним.

— Может, всё-таки переспим? — Мысль, которая ещё пару минут назад казалась хорошей, после настолько охрененного поцелуя становится идиотской. — Есть вероятность, что полегчает обоим.

Невозможная! Стоит ли удивляться, что с такой внешностью никто так и не рискнул её окрутить.

— А если не полегчает? — Слыша в собственном голосе хрипотцу, я отворачиваюсь и залпом допиваю оставшийся кофе.

Да, обжигаю язык, но это меньшая из проблем.

— Тогда придётся завести постоянного любовника, — как ни в чём не бывало заявляет она и выходит из кухни, — у тебя, я так понимаю, одна на всё готовая точно есть, — слышится её приглушённый голос.

— Р-романовская!

Долбанное терпение заканчивается от одной только мысли, что её коснётся другой мужик. Почему? Да хрен его знает. Просто не хочу.

— Никаких любовников! — Когда я захожу в гостиную, она задумчиво изучает что-то на экране открытого ноутбука. — А ещё никаких Шумерских, никаких полудурков и никакой сомнительной помощи сомнительным типам!

— А ещё никакого сна, — захлопнув ноутбук, выпрямляется она. — Самсонов, дай отдохнуть беременной женщине. Ты обещал уехать ещё два часа назад.

Обещал.

Вот только чёрта с два с ней бывает так, как запланировано. И вот это её вечное «бесись, я всё равно сделаю по-своему» возвращает на полдня назад. К первой в моей жизни пощёчине, возвращая замешенную на унижении злость.

— Уеду, — мой прищур отражается в её глазах, — после того, как ты пообещаешь не встречаться с этим полудурком.