Кто там недавно хотел в цирк? Получите-распишитесь, Самсонов на арене.

Дз-зынь.

— Чёрт!

Встать получается со второй попытки, поджатые под себя ноги колет мелкими, противными иголками от колена до голени. Радуясь, что мои метры очень даже скромные, припадая на левую ногу, я добираюсь, наконец, до двери.

— Самсонов, да ты достал!

И распахиваю её на всю ширину, не потрудившись посмотреть в глазок. В эпоху домофонов в него давно уже никто не смотрит.

— А я?

За последние три года Владан Шумерский не изменился — всё те же наглые карие глаза, всё тот же художественный беспорядок на голове, всё те же паскудные замашки. Те самые, которые позволяют этой скотине взять и заявиться ко мне домой после всего, что он исполнил.

Сразу захлопнуть дверь не получается — мешает ботинок из светло-коричневой замши. И сломать бы тот ботинок вместе с ногой, но моих сил для этого, увы, не хватит.

— Лесь, пусти, я пришёл просто поговорить! — Он вцепляется в торец двери, а у меня, как назло, под рукой нет ничего тяжёлого.

— Шумерский, ты меня обокрал! Если я и пущу тебя, то только пинком с балкона. — Чистое, ничем не замутнённое бешенство накрывает так, что прерывается дыхание.

Три года прошло, а та ярость всё ещё со мной. И именно благодаря ей меня озаряет. Вместо того чтобы закрыть дверь, я с силой толкаю её в обратную сторону и кусок железа, мне на радость, гулко встречается с его головой. Жаль, не с носом, но хоть так.

Матерная тирада Шумерского для меня сейчас всё равно, что циклёвка для убитого паркета — несравнимое удовольствие.

— Всё не так, — с бараньим упорством твердит он, держась за лоб. — Точнее, не совсем так.

— Ты, скотина патлатая, кинул меня и украл эскиз, над которым я работала полгода. Полгода, Шумерский! Ты утверждал, что с моими идеями и твоим именем мы выиграем этот долбанный конкурс. И ты же подался на A' Design Award один, но с моим проектом детского центра!

— Можно подумать, ты осталась без награды. — Его возмущение вообще не к месту.

Потому что я нервная и беременная, мне можно.

Можно ещё раз шарахнуть по нему дверью, вот только Шумерский вовремя убирает ногу, спасая, в моих мечтах переломанные, пальцы.

— Милая, тебе помочь? — Насмешливый голос Самсонова заставляет обернуться нас обоих. Он стоит у лифта в привычно распахнутом пальто и смотрит только на меня. — У меня получится лучше.

— Сломаешь ему ногу, — кивок на Шумерского, — и я подумаю об ужине.

— Согласен, — легко отзывается Самсонов. Пока он оценивающе осматривает Владана, человеколюбия в его взгляде не наблюдается, и Шумерский это видит. — Тебе правую или левую?

— А обе сможешь? — Также оценивающе осматриваю я уже Самсонова.

— Две ноги — два ужина, — подняв бровь, предлагает он.

— Лесь, я был неправ! — Шумерский ещё не трусит, но уже опасается. — И готов за это ответить. Хочешь, я отдам тебе эту серебряную фиговину?

— Стой! — Поднятой ладонью я останавливаю, шагнувшего было вперёд, Самсонова. — Шумерский, а на хрена ты ко мне, вообще, припёрся?

Не просто так, это точно. И нервно дёрнувшийся уголок губ это только подтверждает.

— Совесть замучила.

Высокий и худой, сутками сидящий за компьютером, сорокалетний Шумерский на фоне, плюс-минус ровесника, Самсонова выглядит прыщавым подростком.

— Впервые за три года?

— Лесь, я хочу, чтобы ты на меня работала. — Сразу сдаёт он все карты.

А впечатлённый свист, оказывается, исходит от меня. Работала, значит?

— Вот что ты опять влез?

Владан Шумерский относился к тому типу мужчин, которые бросаются на все, проходящие мимо, неприятности. А те неприятности только его и ждут. Надо впихнуть незаконный коттедж в природоохранную зону? Ищут Шумерского. Приспичило перестроить несущие стены в какой-нибудь хрущёвке? Тоже к нему. Гибкий, способный прогнуться под самого требовательного заказчика, Шумерский не отказывал никому, не различая «плохо» и «хорошо».