— Ева, — тихо произносит он, медленно подходя ближе. — Давно не виделись.

Я резко оборачиваюсь, чувствуя, как снова начинает подступать паника, и стараюсь выглядеть спокойно, хотя внутри меня бушует настоящая буря.

— Привет, Антон, — сухо отвечаю я, с трудом удерживая голос ровным. — Ты что-то хотел?

Он хмурится, пристально смотрит на меня, потом слегка качает головой и тихо, почти осторожно произносит:

— Мы с Пакулем не хотели тебя напугать. Но скажи мне прямо… Этот ребёнок — сын Марка?

17. Глава 17.

Ева.

Его вопрос звучит, как приговор. Каждое слово падает тяжёлым камнем, разрывая хрупкую оболочку моей тщательно выстроенной жизни. Но я не собираюсь сдаваться так просто.

— Это никого не касается, — резко бросаю я, холодно глядя Антону в глаза. Голос мой дрожит, но взгляд не отводится. — И уж точно тебя. Ты не имеешь никакого права задавать такие вопросы.

Антон на секунду удивлённо хмурится, будто не ожидал такой резкости, но быстро приходит в себя.

— Ева, послушай, — начинает он осторожно, делая шаг ближе. — Я не хочу навредить, просто…

— Никаких просто, Антон! — резко перебиваю я, отчётливо чувствуя, как внутри поднимается глухая ярость и страх. — У меня есть своя жизнь, и я не обязана перед тобой отчитываться.

Он замирает, будто понимая, что зашёл слишком далеко. Молчание тяжёлым облаком повисает между нами. Я делаю глубокий вдох, расправляя плечи, пытаясь защитить то, что для меня дороже жизни.

— Прошу, не вмешивайся в то, что тебя не касается, — говорю я уже тише, но не менее твёрдо. — Оставьте меня в покое. Пожалуйста.

Антон молчит, его взгляд тяжел и серьёзен. В его глазах мелькает сожаление, но он лишь едва заметно кивает и отступает в сторону, давая мне пройти.

Выходя в зал, я невольно оглядываюсь на их столик. Но он уже пуст. Сердце сжимается от тревожного предчувствия, и я понимаю, что они уже всё решили. Они уже сложили два и два. Теперь вопрос только в том, как скоро Марк будет стоять на пороге моего дома.

— Ев, всё в порядке? — тихо спрашивает Матвей, когда я возвращаюсь к столику, где Лёва доедает свою пасту, размазывая соус по щекам и носу.

Я слабо улыбаюсь, прижимая руку к груди и стараясь скрыть волнение:

— Да, да. Голова резко разболелась, – Вымученно улыбаюсь.

— Мама, я узе всё! — гордо сообщает Лёва, демонстрируя пустую тарелку. — А ты?

— Мы тоже уже всё, малыш, — кивает Матвей, бросая на меня внимательный взгляд.

— Тогда домой! — счастливо командует сын, сползая со стула и хватая Матвея за руку. — Будем динозавлов и мосинки смотлеть!

Домой мы едем почти в полной тишине. Лёва быстро засыпает на заднем сиденье, уткнувшись в мягкого динозавра. Матвей осторожно кладёт руку на моё колено, но я едва замечаю его прикосновение. Мыслями я далеко — где-то в неопределённом и страшном будущем, которого так боялась и всеми силами избегала.

Когда мы подъезжаем к дому, Матвей помогает вытащить спящего Лёвку и заносит его в квартиру. Осторожно укладывает на кровать, бережно укрывая одеялом. Я стою в дверях детской, наблюдая за ними, и чувствую, как горло сжимает комок.

— Спасибо тебе, Матвей, — шепчу я, когда мы выходим из детской и закрываем дверь. — За вечер, за всё.

Он внимательно смотрит на меня, и в его глазах мелькает понимание:

— Ты точно в порядке, Ева? Мне кажется, что-то случилось…

— Просто поверь мне, — прошу я тихо, устало проводя рукой по лицу. — Мне нужно время. Потом я тебе всё обязательно объясню, обещаю.

Матвей молчит несколько секунд, словно пытаясь прочитать в моих глазах то, о чём я не говорю вслух, затем мягко кивает: