Наверное, поэтому мы так быстро сдружились втроём, и теперь не разлей вода.

– Нет, конечно. Нам этот новенький вообще не интересен, – отрицательно мотаю я головой.

– Расул, ты в курсе, что это и есть Женькин бывший? – Сдаёт меня с потрохами Ритка.

Моргаю ей многозначительно.

Спасибо, блин… Заклюют же теперь меня вдвоём.

– Да ладно?! – Расул в изумлении кладёт ладонь на лоб. – Офигеть! Хочу подробностей!

Я закатываю глаза и плюхаюсь на диванчик.

– Спасибо, Рита. Теперь я знаю, кому нельзя доверять секреты.

– Какие от меня могут быть секреты, а? Я же маг дел сердечных!

– Ты кардиохирург. Это несколько иное.

– Да, я кардиохирург, и каждый день воочию наблюдаю бьющиеся человеческие сердца, – Расул лезет в шкаф на стене, достаёт пакет с печеньем. Философски взмахивает им в воздухе. – Ну, или не совсем бьющиеся. Там уж как повезет. Печеньки будете?

Ритка тянется пальцами в пакетик.

– Да уж, Титова, попала ты, – Расул откусывая печенье, небрежно стряхивает с груди крошки. – Хуже, чем работать со своей второй половинкой, может быть только работать с бывшей второй половинкой. Он же наверняка станет тебя терроризировать!

– Или полностью игнорировать, – добавляет Рита.

Расул тычет в её сторону крекером, мол, как же ты права.

– Точно! А это ещё хуже. Нет оружия страшнее полного игнора.

С раздражением закрываю лицо ладонями, пытаясь справиться с нарастающим ощущением тотальной беспомощности.

Мой тщательно выстроенный маленький мирок вдруг сдвинулся и накренился. Я больше не чувствую себя в безопасности.

После того, как я вошла в ремиссию, мне пришлось буквально учиться жить заново. Искать внутри себя опору, выстраивать надёжный фундамент.

Болезнь подкосила меня во всех смыслах, а тяжёлый разрыв с Богданом оптимизма не добавлял.

Стыдно признаться, но иногда я даже ловила себя на мысли, что не хочу без него…

Не хочу.

Но упорно вставала, расправляла плечи и снова и снова шла в свои страхи.

А теперь… Теперь снова смута и хаос.

Он так близко, на расстоянии вытянутой руки, но никогда не позволит мне к себе прикоснуться.

– Господи, вы только хуже делаете! Вы же друзья и должны меня поддерживать!

– Так мы поддержим. Конечно. Но это не отменяет того факта, что ты попала. Может, тебе перевестись по-быстренькому, м? Куда-нибудь, скажем, в Якутию?

Расул хмыкает, довольный своей шуткой, но его взгляд тут же смягчается.

– Ну что ты, Женька, не реви! Прости, глупость сморозил!

Машинально провожу рукой по лицу и с удивлением осознаю, что по щеке действительно медленно скатывается слеза.

Одна единственная, глупая, предательская слезинка.

Расул заваливается на диван рядом со мной.

– Ну всё, всё, Женёк, – вздыхает и, отложив печеньки, сгребает меня в свои неуклюжие объятия. Осторожно гладит меня по волосам, и я почти верю, что всё будет хорошо. – Тебе нельзя нервничать, забыла? Мы же врачи. Кому, как ни нам, знать о влиянии психосоматики, а?

Дверь сестринской с шумом открывается.

Мы втроём вздрагиваем, словно застуканные на чём-то противозаконном.

– Вот, Богдан Андреевич, комната отдыха для персонала. Такие есть на каждом этаже… – Олег Викторович широким жестом обводит комнату.

Руки Расула напряжённо сжимаются на моих плечах.

Ритка зависает с полным ртом крекеров, перестаёт жевать.

В дверях стоит Богдан.

Его неласковый взгляд скользит медленно по моему лицу, опускается ниже к плечам и сканирует нашу с Расулом недвусмысленную позу.

Чёрт…

Женя.

Мы с Расулом отскакиваем друг от друга, как две отрицательно заряженные частицы.

Чувствую, как пылают мои щёки от стыда, словно после нехилой пощёчины.