Я верила, что все дети вокруг нормальные и только со мной всё не так.

В старших классах я стала больше общаться со сверстниками и подтянула успеваемость.

Школу закончила с двумя четвёрками, а остальные в аттестате были пятёрки.

Матери даже на выпускном вручили благодарность за такую умную меня.

Вернувшись домой, она устроила скандал. Кричала, что мой долбанный папаша бросил её, как только узнал про беременность.

А она всё же сделала из меня подобие человека и конечно, это ей я обязана всеми своими успехами.

Через месяц заявила мне, чтобы я поступала в технический колледж, потому что больше у меня мозгов ни на что не хватит.

Спорить я не стала, но документы подала в универ на психолога.

Эта профессия вселяла тогда в меня надежду и уверенность. Хотелось разобраться, что с нами не так и по возможности попытаться исправить.

Мать только через год узнала, что я учусь в универе, а не в колледже.

На этот раз агрессию свою по другому выплеснула, не злилась, как обычно. Она хохотала, как одержимая и смотреть на это было жутко.

Позже, когда догадалась, что у меня кто-то есть, попросила привести его к нам, чтобы познакомиться.

Я поверила, что наконец-то у нас всё наладится. Ведь мы же родные люди.

Светилась вся от счастья, когда привела Илью. Наивная была.

Мама опять смогла меня “удивить”. Она весь вечер откровенно заигрывала с моим парнем, а я молча всё терпела.

Илья после этого, больше к нам в квартиру не заходил, хотя и обсуждать эту дичь не пытался. Не дал материной выходке встать между нами.

Постепенно я стала реже появляться дома.

Забывала рядом со своим сероглазым счастьем про всё на свете и думала, что так будет всегда.

Открываю глаза и снова эта невыносимая боль.

Через несколько секунд догадываюсь, что я в больничной палате. Смотрю на трубки в руке и силюсь вспомнить, как я здесь оказался.

Недавние события начинают восстанавливаться в памяти и я очень жалею, что мне не отшибло её совсем. Потому что я не то что Нике не помог, а ещё и сам умудрился “под раздачу” попасть.

Никита Михайлович появляется не хило так нагруженный. Сам меряет у меня давление и хмуро спрашивает про самочувствие.

– Башка разламывается по дикому, – жалуюсь доктору.

– Так тебя не слабо по ней огрели, – выражается не совсем медицинскими терминами.

– Чё всё так плохо? – тоже гружусь за компанию.

– Не у тебя, – машет разочарованно рукой. – Алексей, которого избили на днях, всё ещё без сознания, – неожиданно делится своими переживаниями. Тут же вспоминаю про свой дар – уметь нравиться всем без исключения.

– Это брат Ники? – уточняю. Михалыч молча кивает. – Вот уроды! – добавляю, с понтом ему это поможет. Но пацана реально жалко. С нисхера “под пресс” попал.

Пришибленный док ставит мне укол, предупреждая, что я сейчас вырублюсь. Обещает при этом, что завтра мне должно полегчать.

Сознание затухает вместе с мыслями о Лёхе из соседней палаты.

Очухиваюсь только на завтрашний день, когда на улице уже светло.

В голове всё ещё шумит, но боли не чувствую.

– Как Лёха? – спрашиваю, как только Михалыч заходит ко мне в палату. Он качает отрицательно головой в ответ и отводит глаза.

Все свои проблемы отодвигаю на задний план и думаю про малого.

– Вчера вечером Роман звонил, спрашивал, как ты, – говорит Михалыч.

– Да чё со мной будет, – хмыкаю, не скрывая недовольства, снова вспоминая, как я здесь оказался.

– Можешь вставать, но сильно не геройствуй, – предупреждает наш врач.

– Скажите мне, когда Лёха в себя придёт, а то я тоже подганиваю за него, – прошу неуверенно, потому что даже не знаю пацана.