Да это как еще называется? Может, он тут ее и заодно при мне на столе… Удод!

— Малыш, — тянет свое сиропное прозвище для Рины. — Может, мы поблагодарим дяденьку за компанию и рванем в твой театр?

Все, меня кроет, в глазах начинает темнеть. Не помня себя, вскакиваю, откидывая стул в сторону.

Мозги, как у разъяренного быка, совершенно перестают думать. В глазах пелена. Красная. Сейчас я этого тореадора размажу. С первой минуты хотелось начистить ему морду. Где-то фоном слышу, как вскрикивает Рина и пытается меня остановить. Я выдергиваю руку, рубашка к чертям трещит по швам, и рукав становится резко короче, другая его часть с манжетом остается в захвате у напуганной Вельской.

— Ты офонарел, мужик?! — сплевывает кровь, сочащуюся из уголка рта, качок, когда я бью его в морду и он всем весом таранит наш единственный стол в зале.

Персонал даже и не думает вмешиваться. Все наблюдают за нашей потасовкой.

— Ян, перестань! Ты же его сейчас убьешь, — прорывается отдаленный всхлип в сознание, когда я заношу кулак во второй раз.

Отвлекаюсь и промахиваюсь, получая ответочку от оппонента.

— Ах ты ж… — мотаю головой, чтобы зал перестал наконец вращаться.

— Лев! — снова где-то голос Рины уже в его адрес. — Не надо.

Я понимаю, вернее, чую, что эта скала мышц разгоняется и бежит на меня.

«Веселый разговор, давно я так не проводил время. Как скучно я живу, без огонька».

Качок врезается в меня на скорости, и мы вдвоем отлетаем к барной стойке, обрушивая на свои головы все стаканы и рюмки.

Что-то бьется вдребезги, что-то осколками проходит по коже головы и рук.

— Помогите, вмешайтесь! — взывает Вельская к совести персонала.

А нам с качком хорошо. Отряхиваемся, матерясь. И продолжаем. Второе дыхание. У женишка Рины уже приличный фонарь под глазом и веко сильно опухло. У меня… А черт его знает! Я словно под обезболивающим действую, наношу удар за ударом, вытряхивая гнилую душонку из этого лоснящегося бугая.

***

— Стембольский, — кричит разъяренной фурией Рина, — какая ты сволочь!

Честно говоря, удивлен. До сегодняшнего дня меня даже так враги не называли. Конкурент — да, соперник, оппонент… но сволочь?!

Смотрю на ее лицо, в глазах пожар, видимая часть груди вздымается в вырезе декольте. Точеная фигура, длинные ноги, облаченные в туфли с поблескивающей бабочкой в районе пятки.

Чувствую себя откровенно странно. Ну то, что как побитая собака, даже и не обсуждается, а вот то, что я ее сейчас просто сожру взглядом, весьма реально.

Вельская как будто чувствует мой настрой, перестает кричать и даже ошеломленно смотрит, хлопая возмущенно ресницами. Так смотреть умею только я и в определенный момент.

Я бы даже сказал, весьма интимный.

Похоже, я чертов мазохист, раз могу ее желать после всего случившегося.

— А, по-моему, неплохо получилось, — улыбаюсь и кошусь в сторону женишка Рины.

— Еще слово, мужик, и мы продолжим, — тяжело дышит качок, упершись головой в барную стойку из положения сидя.

— Лева, — тихо начинает плакать Рина, и вот ту уже становится погано. — Прости меня, я не думала, что так выйдет.

Ну да, конечно, все лавры проигравшему, а победитель не у дел.

— Продолжим, в другой раз.

— Не будет никакого другого раза, — Вельская совершенно очаровательна, когда злится, и от этого тем более тоскливо.

Чего я ждал от этой встречи? Сам не понимаю. Я давно прокрутил формат подобной беседы, прикидывал несколько вариантов развития событий. Правда, Левы-качка в них не было ни при каком раскладе.

— Рин, — тяну, неприятно поморщившись от разлившейся синевы над губой, острого укола и рези где-то в подреберье. — Ты хотя бы любила меня?