– Вы всегда позволяете жене говорить вместо себя, Пьетро д’Анджело? – презрительно осведомился Ровере. Несносная сука оказалась слишком умной.

Торговец шелком испытывал к зятю чувство, близкое к жалости. Кто-кто, а уж он-то прекрасно знал, что если бы общественные устои не ограничили возможности женщины ролью хозяйки дома и матери, Орианна справилась бы с управлением одновременно и Венецией, и Флоренцией.

– Я человек немногословный, Ровере, – сухо ответил он. – А вот жена мыслит интересно.

– Вы должны аннулировать брак с Бьянкой, – потребовала Орианна.

– На каком основании? – возмущенно воскликнул адвокат. – Все это время ваша дочь жила в моем доме и пользовалась всеми возможными благами. Обвинить меня вы не сможете! Да, я известен и страстностью натуры, и мужской силой. Во всей Флоренции не найдется ни одной куртизанки, способной оспорить это утверждение. – Он самодовольно ухмыльнулся.

– Разве весь город посвящен в тайны вашей спальни? – не сдавалась Орианна. – Ничто не мешает заявить, что девочка отказала вам в супружеской близости, что не могла подарить детей. Церковь сочтет аргументы достаточно вескими, а наши щедрые дары откроют все двери. На вас не падет ни тени позора, синьор. Вы не любите Бьянку, а она-то уж точно не питает к вам нежных чувств. Получили от девочки все, что хотели, а теперь отпустите на свободу.

– Но она снова выйдет замуж, родит детей, и ложь сразу раскроется, – возразил Ровере. – Вот тогда-то люди начнут говорить, и я окажусь в ложном положении.

– Вы навсегда испортили мою дочь; вряд ли она сможет выйти замуж – конечно, если не обретет невероятную любовь. В любом случае произойдет это не во Флоренции. Как только вы аннулируете брак, я отвезу девочку к одной из своих сестер, подальше от этого грязного безнравственного города и его ужасных обычаев.

– Вы рассчитали каждый шаг, синьора, но забыли об одном: Бьянка принадлежит мне. Я никогда ее не отпущу. Хотите вы того или нет, придется вернуть беглянку в мой дом, где ей предстоит прожить до самой смерти, – прорычал Ровере.

И тогда в разговор вступил Джованни Пьетро д’Анджело.

– Мой старшая дочь никогда не вернется к вам, Ровере, – произнес он негромко, но веско. – А если попробуете обвинить Марко в смерти куртизанки, я немедленно отвечу обвинением вашего сына Стефано. Всем известно, что молодой человек недавно женился, причем удачно. Говорят, молодая супруга ожидает первенца. Вы готовы заплатить огромную цену за возвращение в свою постель той женщины, которая возвращаться не хочет?

Немалая доля вины лежит на моих плечах, поскольку я не должен был соглашаться на брак дочери с таким человеком, как вы. Жена со слезами умоляла изменить решение, однако в то время я не мог мыслить здраво и видел только несчастья, которые повлек бы за собой отказ. Я горько ошибался, а отвечать за мою ошибку пришлось Бьянке. Но впредь я не дам дочь в обиду. Аннулируйте брак, и на том разойдемся.

– Никогда и ни за что! – категорично отрезал Ровере. – Я разыщу беглянку! Неважно, где именно вы ее спрятали. Найду везде, чего бы это ни стоило! Она моя жена. Моя! Непременно позабочусь, чтобы расплата за измену оказалась достойна проступка. Наказание будет долгим и очень-очень болезненным. Сделаю все, чтобы сломить непокорный дух, и впредь девчонка не посмеет ослушаться.

С каждым словом Ровере все больше распалялся; лицо исказилось гневной гримасой, а в углах рта выступила слюна. Он уже не говорил, а кричал.

– Вы нестерпимо глупы и дурно воспитаны, синьор, – с презрением произнес торговец шелком. Позвал слуг и приказал выбросить бесноватого посетителя на улицу и больше никогда не впускать в дом.