А не врешь ли ты мне, сладкая?

Она красивая, такая, что дух захватывает. Не то, чтобы у меня таких не было — всякие были. Даже черные пару раз. И китаянка была — маленькая, мой член у нее разве что из горла не выглядывал.

Но эта слишком совершенная, чтобы я как лох думал, что все хранилось нетронутым лично для меня.

Почему эту девочку до сих пор никто не распечатал? Она что, в монастыре росла? Не верится, что до меня никто не пробовал ее на вкус — такой охренительный, сладкий вкус.

Провожу тыльной стороной ладони по лицу — от виска по линии скул, до подбородка, ниже по шее, к груди.

Не удерживаюсь, наклоняюсь и вдыхаю запах шелковых волос.

Ну реально же охуенная девочка. Неудивительно, что в «Голландце» все как взбесились — когда я уходил, торг перевалил за двадцатку.

Снова наклоняюсь и осторожно, чтобы не разбудить, касаюсь волос, повторяю очертания лица. От одной мысли, что все это может принадлежать кому-то другому, начинает потряхивать.

Но я не могу держать ее возле себя долго, так что когда-то она по любому будет с другим мужиком. И это бесит.

А еще бесит постоянно звенящий внутри сигнал опасности.

Ладно, я вывез ее из клуба. Но потом я трахнул ее, причем не церемонился, как шлюху. Потому что принял за шлюху. А она спокойно спит, обхватила мой торс и жмется всем телом.

Тут мой мозг отказывается что-либо понимать.

Сына сказала родит… Заебись...

Кстати, надо заехать в аптеку за таблетками для экстренной контрацепции, пусть пьет. А то и правда залетит, аборт хуже.

Девочка как кукла. Выйдет замуж, пусть мужу сына рожает. Или не сына. Когда я ее от себя отпущу.

Становится совсем херово. Я же убью ее мужа, да он и прикоснуться к ней не посмеет! Пиздец, меня кроет, да?

И вдруг Ника начинает хныкать и цепляться за меня.

— Тим… Тим…

Я понимаю, что ей снится сон, начинаю гладить волосы, плечи, а она еще сильнее жмется.

— Не отдавай меня им, пожалуйста, Тим…

Она дрожит, а у меня все замирает.

Наклоняюсь, цепляю макушку подбородком, и с разгона ныряю в волосы. Черный шелк, пахнущий ванилью.

Какая девочка… И моя.

Разжимаю пальчики и неожиданно для себя прижимаю к губам.

— Не отдам. Ты моя, Вероника, а за свое я зубами рву.

***

Холодный душ — и я, наконец-то, окончательно просыпаюсь. Сам не понял, как снова уснул возле Ники. Хорошо, что будильник на телефоне выставлен на всю неделю.

Еле заставил себя встать. Если честно, отползал как боец с заминированной позиции, зато получилось ее не разбудить. Стояк мой сказал мне все, что обо мне думает, но ледяная вода заставляет его заткнуться.

Струи обжигают кожу, а мне все утро не дают покоя мысли о Доминике. Борисовна молчит как партизан, а я холодею, когда думаю, что с ней может быть то же самое, что с Никой.

Очередной Саркис может ее продать на аукционе как вещь, а я об этом и знать не буду. Потом представляю, что какой-то хер пихает в нее свой член, и матерюсь сквозь зубы.

Похоже, Инна права, я в самом деле отталкиваю ее и не отпускаю одновременно. Но я очень наглядно представляю себе Доминику на складе в руках Упыря.

Выключаю воду, срываю полотенце и иду в гардеробную. Телефон забираю по дороге.

— Тимур! Что случилось? — голос Борисовны звучит взволнованно и тревожно.

— Я хочу знать, где она, Татьяна Борисовна, — изо всех сил стараюсь быть вежливым.

— Тим, — вздыхает устало, — когда ты оставишь девочку в покое? У нее все хорошо, она готовится поступать. На прошлой неделе привозила детям фрукты и конфеты.

— Она продала квартиру…

— Да, потому что та напоминала ей о родителях. Мы же курируем своих выпускников, Тим, Доминика не останется без надзора.