Хоть какой бы магазинчик рядом! Ватник купить или одеяло! Но места совсем глухие, даже продуктовых нет, и почти все дома – с темными окнами. А если еще и Ольга не придет?

Но она пришла. Высокие резиновые сапоги на меху не мешали ей шагать от бедра, и даже в залатанном военном ватнике она выглядела безупречно красивой.

Ольга с сожалением взглянула на мою практически бумажную куртяху. Вздохнула:

– Нашли вы, в чем приехать!

И достала из внутреннего кармана военную, защитного цвета, флягу.

Мы стояли на мостках, у ног пестрела ледяной серой рябью река Великая. Ледоход уже прошел, но в воде тут и там еще вспыхивали яркими звездами осколки льда.

Вечерело, ярко-красное солнце падало в воду, ветер с сумасшедшей скоростью гнал облака, плел из них узоры.

Оля виновато проговорила:

– Я бы вас домой пригласила, но Гошу расстраивать не хочу. Он про аутистов больше слышать не может.

– Так пойдемте ко мне, я студию сняла, тут совсем рядом.

Но девушка покачала головой:

– Здесь не Москва. В чужую квартиру зайдешь – мигом доложат. С миллионом деталей. А Гошка ревнивый у меня. Так что давайте потерпим. Я специально для вас коньяк принесла. Держите. – Она протянула мне флягу.

Частный детектив никогда не станет пить с фигурантом. Тем более его спиртное. Но я задубела настолько, что с легкостью нарушила профессиональный кодекс. Послушно сделала глоток, потом второй. Лучше уж употребить на работе, чем совсем несолидно стучать зубами.

– А дома – сразу в горячую ванну, потом теплые носки и в постель, – заботливо проинструктировала Ольга.

– Д-давайте к делу, – попросила я.

– Давайте, – согласилась она. – Я так поняла, Ярик ждет от меня видеописьмо? А что он хочет услышать?

– Не знаю, – улыбнулась я. – Оля. И видео. Все, что сказал.

– Бедный парень, – вздохнула балерина. – Хорошо. Я знаю, чем его порадовать.

Храбро скинула ватник. Встала на фоне заката в одном легком свитере. Щеки сразу зарозовели, волосы черным шлейфом пенились за спиной.

Ольга, несомненно, являлась не просто танцовщицей, но артисткой. Она не говорила никаких особенных слов, но обращалась к Ярику – словно к единственному, любимому, неповторимому, лучшему в мире. И закончила красиво:

– Я никогда больше не вернусь в Москву. Но каждый день буду о тебе помнить. А каждый вечер – возносить молитву за твое здоровье и счастье!

Ярик, несомненно, будет под впечатлением. Но устроит ли его – просто часами пересматривать письмо? Или он сорвется в Псков, чтобы хотя бы сидеть у ног своей королевы?!

«И будет у нее пять псов. Ярослав, Гоша и три борзых», – хмыкнула я про себя.

Когда Ольга закончила говорить, я зааплодировала. А потом сразу подала ей ватник и флягу.

– Ему понравится? – улыбнулась она. – Уходим отсюда?

Но я покачала головой:

– Нет.

– Почему? – нахмурилась девушка. – Вы говорили, что вам только письмо нужно…

– А еще я хочу – лично для себя – знать причину, почему вы поменяли балет на столовую в Пскове.

– Разве непонятно? Я влюбилась. Георгий давно звал меня замуж, но он терпеть не может Москву. И считает, что мне она тоже не слишком полезна. Пусть Ярик и вся моя труппа – удивительные люди, но я ужасно устала от их особенностей. Я не хочу больше ставить с ними балетов!

– Оля, это, конечно, не мое дело… – вздохнула я. – Но вы постоянно облизываете губы и трете ладони. Значит, есть еще какая-то причина. Скажите мне ее.

– Никаких больше причин нет! – прокричала балерина возмущенно и фальшиво.

Все-таки не очень она актриса.

– Что вас подтолкнуло так внезапно сорваться? Даже двух недель по кодексу не отработали, телефон поменяли. Это не для Ярика и тем более не для Антонины Валерьевны. Я просто хочу понять.