— Ну, знаешь, стояк на жену брата тот еще изврат, даже если брат— кусок говна.

— Язык прикуси, — меня мгновенно переклинивает на холодный гнев, и я с шумом выдыхаю через ноздри. — Олежа, я тебя уважаю, но ты будь в речах своих поосторожнее. Если ты ранимый у нас, то я вспыльчивый и нервный.

— Пардоньте, — закатывает глаза и заводит машину, — Куда?

— Домой, — ослабляю галстук, — спустя столько лет.

7. Глава 6. Мать и сын

Сижу в гостиной перед журнальным столиком и листаю альбом с фотографиями. Напротив сидит Анна Игоревна, моя свекровь, и вещает, каким милым и сладким мальчиком был Павлуша в детстве, а о брате его ни слова. Детских фотографий Паши катастрофически мало, а парочка так вообще обрезана. Я спрашиваю, почему снимки ополовинены, а в ответ получаю “истрепались”. Такая наглая ложь меня обескураживает.

Я смотрю в бледное лицо свекрови и закрываю фотоальбом с тихим, но зловещим хлопком. Что у вас тут за семейные тайны? И мне не нравится, что мне лгут, глядя в глаза со милой улыбочкой. Я ведь часть семьи и я достойна правды. Стук в дверь, и я вздрагиваю. Анна Игоревна тоже, но в глазах читаю облегчение, что можно оборвать неудобный и неловкий разговор.

— Соседка, наверное, — суетливо встает. — Она обещала саженец для розового куста мне для сада принести.

Провожаю ее взглядом. Скрежет замка, поскрипывание двери и короткий, но истеричный вскрик. Я подскакиваю на ноги, уронив альбом на пол.

— Здравствуй, мама, — слышу тихий и равнодушный голос Влада.

— Нет, Господи… Нет… Ты же…

— Мертв? — зловещий смех пробирает до самых костей. — Тихо, что же ты, мама. Иди сюда.

Я отступаю к окну. Влад заволакивает в гостиную Анну Игоревна, которую не держат ноги. Лицо белое, рот приоткрыт и дышит она часто и прерывисто.

— Вижу радость в твоих глазах, — он усаживает ее в кресло и скалится в лицо, — скучала, мама?

Его “мама” полно злости и раздражения, а сам он не похож на любящего и ласкового сына.

— Вл..ааа…ад… — сипит Анна Игоревна и прижимает ладони к губам, — изыди…

— Нет, — он смеется и тоже усаживается в кресло. Переводит на меня черный и мрачный взгляд. — Представь нас, мама.

У меня одно желание: с разбега выпрыгнуть через окно в кусты сирени.

— Ты его тоже видишь? — в ужасе бубнит Анна Игоревна, и я киваю.

— Представь нас, — Влад обращает сердитый взор на нее.

— Полина, — хрипит Анна Игоревна, — жена Павлуши…. Влад…

— И, — он улыбается и повелительным жестом требует продолжения.

— М-мм…мой….

— Дальше, — Влад обнажает зубы. — Ну же… Я в тебя верю…

— С-ссс-сын.

— Очень мило, — едко усмехается.

— Мертвый, — блекло добавляет Анна Игоревна.

— Тебя не было на моих похоронах, — он кривит губы. — Никого из вас не было. Хотя и похорон не было. Деревянный ящик, яма два метра и табличка с номером белой краски. Ни имени, ни фотографии, ничего.

Опускает взор на раскрытый фотоальбом у его ног и поднимает его. Листает, приподняв бровь, и хмыкает:

— Любопытно.

— Нам выдали заключение о смерти, — шепчет Анна Игоревна.

— Закопали другого, — Влад перелистывает страницы альбома. — Старика из соседней камеры.

— Но…

— Но что, мама? — поднимает злобный горящий взгляд. — Признаюсь, папа хитро поступил, когда попытался меня убить через другие руки, но руки оказались слабоваты, а я сумел влиться в непростой коллектив. В общем, нассали вам в уши, а вы и рады избавиться от позора семьи, но вы могли прийти на опознание тела, например.

— Прочь из моего дома, — Анна Игоревна встает и поджимает губы.

— Начнем с того, что он в собственности отца, — Влад щурится, — был. Теперь он принадлежит некому Орлову Георгию Владиславовичу. Постой.