Однако, заедая это обеденное меню сладким рисом, Виталина едва не засыпает, утыкаясь носом в тарелку.

– Спокойно, ты просто отходняк еще ловишь, – вовремя успеваю среагировать и подхватить Осечку на руки. – Ну, что, идем укладываться спать?

– Угум, галопом, – бормочет, неосознанно исследуя носом мою шею. И сразу же раздается мерное посапывание, которое щекочет кожу, будоража весь организм.

“Не твоя. Не смей. Не думай!” – отчаянно кричит внутренний зверь.

А Стечкина, словно издеваясь, теряет свой плед, обхватывая меня своими нежными ручками за шею, и являя всю красоту хрупкой фигуры, обтянутой красным шелком.

На мгновение зависаю, собираясь с мыслями и силами, до скрипа стискивая зубы. Еще раз ее раздеть и уйти я просто не смогу – сорвусь. Разбужу. Залюблю до потери пульса. И она сама будет просить еще, стонать подо мной, раздирать своими коготками мне спину… Проклятье!

“А поутру в ее глазах прочтешь лишь горькое сожаление,” – снова встревает мой зверь. Хотя, еще вопрос: кто из нас двоих человечнее? Только вот мне совершенно нечего ему противопоставить.

Несу Виталину медленно, стараясь не потревожить чуткий сон, в ее комнату, осторожно опускаю на кровать. Оглядываюсь в поисках еще одного пледа и натыкаюсь взглядом на мигающий конвертик на экране ноута.

С одной стороны, смотреть чужую почту, точнее, конкретно Стечкиной, мне не хочется. Мало ли, какие там тайны хранятся, вдруг она та еще тихоня?С другой, – а что если наш товарищ озабоченный вновь объявился?

Хочу пойти и посмотреть, как мою ладонь цепко обхватывают прохладные пальчики.

– Не уходи, – чуть слышно шепчет сквозь сон Стечкина. И я не могу не воспользоваться моментом, и укладываюсь рядом с ней. Пусть это будут те самые пять минут, во время которых мое тело будет гореть от боли и изнывать от желания, но я все равно хочу провести их вместе с моей Осечкой. Единственной в жизни. Пробую вытянуться во весь рост и понимаю, что длины кровати мне не хватает, но это легко компенсирует Виталина, которая едва ли не залазит на меня сверху, устраиваясь поудобнее. Греется, мурлычет, как кошка.

Поглаживаю спину через тонкую ткань, а Виталина, словно не осознавая того сама, с огнем играется, потому что я держусь на последнем честном слове.

И пока в моей голове не стало совсем тесно от пошлых мыслишек, начинаю вспоминать самое большое дерьмо в своей жизни. И это даже не попадание в плен, не ранение и не любовь родителей к брату. Только все это становится совсем не важным, когда тишину комнаты разрывает тяжелый вздох:

– Ненавижу!

Стечкина сама отворачивается от меня, освобождая из своего плена. Вскакиваю, как ужаленный. Заглядываю в шкаф и выхватываю оттуда первый попавшийся плед. Практически не глядя, бросаю его на Виталину. Всё правильно! Так и должно быть. Только внутри – словно раскаленный металл растекается, беспощадно выжигает внутренности.

Чтобы хоть как-то отвлечься от блондинки, все-таки подхожу к раскрытому ноуту, который так и не ушел ни в “ждущий”, ни в “спящий” режим. Совершенно кое-кто собственную технику не бережет. Да какое мне вообще до всего этого дело?!

Письмо от главреда. И я не стал бы его читать вовсе, если бы взгляд не зацепился за слишком знакомую фамилию в самом начале. Некто Пулих выражает крайнее недовольство Стечкиной и ее поездкой в Военную Академию. Ведь ей дали “такой шанс”! А сам Лев Иванович был очень расстроен отнюдь непрофессиональным поведением и искренне просил не публиковать так называемое интервью. А посему, кое-кого ждут крайне пренеприятнейшие последствия…