«А вы в это не верите?»

Физик рассмеялся: «Ни на секунду. Как и в то, что вы останетесь в России».

«И зря… Это я не о себе… У Родецкого был шанс, но он его не использовал, теперь прячется, как этот иранец… Как его? Ну да, Рушди… Ах, Снукер, Снукер. Я все же не понимаю, почему какую-то ирландскую проститутку нужно бояться больше чем исламистов».

«Власть времени…»

«Вы о возрасте?»

«Не совсем… – Баронесса Катрин фон Баум сводила Маленкова с ума. – Каждому времени сопутствуют явления, порождаемые только самим временем. Я думаю, например, что первые христиане не нуждались в квантовой физике».

«А в чем они нуждались?» – легкий взмах ресниц.

«В последователях. И только. Неадекватное восприятие мира разрушает личность».

Негромкие голоса, покашливания. Звон бокалов. «Только Леонардо сумел приблизиться к более или менее правильному пониманию времени». Галстуки, прически. «Время разделяет ужаснее, чем пространство». Волны зависти, непонимания, изумления. «Мы никогда не сможем поговорить с Родецким, неизвестно даже, жив ли он». Бананы в углу (нелепая инсталляция), их сладковатый запах. Из-за круглой колонны, поддерживающей выпуклый, как небо, свод, внимательно смотрела на белый квадрат девчонка. Круглое лицо, не румяное, нет, платиновый отлив коротко постриженных волос, темная родинка чуть выше верхней губы, справа. Глаза чуть разной величины, но, может, это так свет падал.

«И я второе царство воспою, где души обретают очищенье и к вечному восходят бытию…»

«Это вы о чистилище?»

Физик посмотрел на мадам Катрин с уважением.

«Конечно. Говорить стоит только о глубинных уровнях. Написанный вами роман привнес в мир свою долю дикости, но ничего страшного в этом нет. Ценностная ориентация меняется постоянно. Раньше ходили на Репина, потом на импрессионистов, теперь на белый квадрат. Видели, во что превращается розовый коралл, извлеченный из моря?»

«Просто в камень».

«Тогда, сестра, к чему распространяться? Уже я вижу тот грядущий час, которого недолго дожидаться, когда с амвона огласят указ, чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам разгуливать с сосцами напоказ…»

Он вдруг спросил: «Какими духами вы пользуетесь?»

«Шанель Эгоист Платинум».

Улыбка мадам Катрин начиналась в уголках губ, потом нежной вспышкой (так казалось Маленкову) озаряла салон. Конечно, присутствующим не хватало сейчас скандала. Конечно, они сейчас предпочли бы иметь дело с самим Снукером. Не с белым квадратом на стене (хотя загадка греет), а, может, с криком, матом, битьем посуды.

«Если бы сейчас на стене появилось полотно Снукера…»

«Они, наверное, обиделись бы? Но почему?»

«Да потому что истина никогда не укладывается в одну человеческую жизнь».

«Значит, дело всего лишь в скоротечности нашей жизни? В том, что мы проживаем подаренные нам годы слишком быстро? В том, что мы заключены в своих собственных телах, навсегда, навечно заключены, и именно это определяет движения нашего пленного духа?»

«В точку, – негромко засмеялся физик. – Вы сформулировали замечательно. Мы действительно не можем вырваться из собственных тел. Пленный дух. Это вы хорошо сказали. Жизнь человека ограничена семью-восемью десятками лет. Трудно с этим смириться».

«Это вы о себе?»

«Простите, но и о вас тоже».

«Даже тюрьму можно украсить, – улыбнулась мадам Катрин. – Бриллианты на шее, – она повернула голову, и камни на шее вспыхнули. – Золото в ушах, кольца, наряды, шляпки, ну вы знаете».

«И все равно вы остаетесь в тюрьме. Вы обречены умирать в своем теле. Оно изначально обречено, даже если прекрасно».