Когда наши взгляды встречаются в поединке, где-то в этой галактике случается взрыв. 

Я забываю, что мы совершенно обнажены, потому что не чувствую перед ним никакого стеснения. И все больше набираясь смелости, не испытываю стыда, когда мой взгляд изучает его каменный пресс, косые мышцы, угловатые ключицы… или спускается к чертовски мощному и объемному члену, вид которого всегда вызывает во мне волнение и сладкое томление внизу живота. 

Даже сейчас, когда боль только немного утихла. Должно быть, я просто переключилась. 

— Смирись со своим выбором, ангел, — нежно кусая меня за плечо, заявляет наглец. Как ему удается из сущего дьявола превратиться в ласкового тигренка за считанные минуты? 

— С выбором?!? Ты не оставил мне выбора! Ни в чем! Ты... ты…, — задыхаясь, я пытаюсь выдохнуть все обвинения разом. 

— Осторожнее, детка. Злить меня — очень опасная затея, — добавляет он серьезным тоном, не оставляя ни малейших сомнений в озвученном предупреждении. — Я могу отреагировать так, что мы оба пожалеем.  

Качнув головой, опускаю взгляд, осмысливая сказанное.  Это угроза? Совет? Или просьба? Если все так сложно, то почему бы ему просто не выдать мне инструкцию по «укрощению» Коулмана Мердера? 

— Я уже жалею, Кол, — вновь смотрю на него, да только его острые черты лица плывут перед взором от непролитых слез. — Все же могло быть иначе, — мои плечи начинают сотрясаться от беззвучных рыданий. — Я знаю, ты бы мог…, — так трудно выразить словами то, что я чувствую. Дыхание сбивается. — Черт тебя подери! — будто проклиная его, вскрикиваю я. — Ты мог быть другим, но повёл себя как конченый говнюк. Кому и что ты пытался этим доказать? — обнимаю свои плечи руками, ощущая себя такой уязвимой. 

Раненой.

— Человеческая память очень странно устроена, детка, — он вдруг поддевает мой подбородок пальцем. Невероятно нежным движением. Смотрит в глаза, словно в самую суть заглядывает. — Ты сможешь забыть удовольствие, каким бы сильным и ярким оно ни было, — его губы едва шевелятся, выдавая свою искаженную философию. — Но эту боль будешь помнить до конца, — его взгляд на мгновение падает вниз, к моим бедрам. — Как бы тебе не хотелось ее стереть, — он инстинктивно закрывает ладонью одно из предплечий, словно пытается спрятать от меня нечто важное, отображенное на своей коже. Там очередная татуировка, которой я еще не уделила внимание. 

— Зачем тебе, чтобы тебя помнили таким гнусным образом? Зачем? Какой в этом смысл? 

— Если о тебе забывают, ты исчезаешь. Если тебя не помнят, то тебя нет. Ты никто, Пикси. Понимаешь? Никто… тебя нет. Меня нет, — чуть тише добавляет он, глядя в одну точку. 

— Кто вбил тебе это в голову? Что ты — никто? — пытаюсь  докопаться до сути. — Ты самый талантливый и умный мужчина, которого я знаю, — не понимаю почему, но после всего, что он сделал, я все еще могу видеть… все самое лучшее в нем. — У меня такое чувство, что ты просто играешь роль, Коул… роль, которую тебе навязали. Ты другой. Другой… ты тот, кого я знала четыре года. Ты тот, с кем я могла поговорить обо всем на свете. Ты тот, кто способен изменить мир и дать ему очень многое, — искренне признаюсь ему я. 

Это правда. Если он направит свой талант, свои мозги и умение стратегически мыслить в нужное русло… весь мир будет у его ног. Сильные мира сего оторвут его с руками и ногами. Однажды это уже сделал Амиран, да только допустил ошибку, не вверив мою руку и сердце своему другу.  

Должно быть, Амиран хотел для меня самого лучшего. Как и отец. Да только закончилось это кошмарным побегом и полнейшей неизвестностью для всех участников «игры Коулмана».