Леха выносит чудо из вагончика уже через минуту, и я вижу, что мелкая в полной отключке. Даже не ноет уже.

Грузим ее тело в машину на заднее сиденье. Из багажника достаю какой-то плед, укрываю ее. Сгодится.

Мы везем ее минут сорок до моего дома, и за все это время воровка так и не приходит в себя.

— Арбат, может это, долой ее? Смотри, она даже не шевелится. Тут мокрухой пахнет. На хрена она сдалась тебе. Может просто на обочине скинем?

Леха выглядит взбудораженным, что совсем непохоже на него. Быстро назад оглядываюсь. Мелкая лежит в машине на заднем сидении в прострации полной. Я бы и правда мог выкинуть ее и не брать себе этот головняк, но я не привык разбрасываться своими вещами. Тянусь рукой к воровке и беру ее руку ледяную, пульс проверяю на запястье тонком. Слабый, но есть. Выживет.

— Она живее всех живых, только без сознания. Давай, до дома едем.

В больницу сейчас нельзя. Будут вопросы. Оклемается сама. Дальше решу что с ней делать.

Как только до дома доезжаем, Леха заносит девчонку в дом, так и застревая в коридоре.

— Куда ее?

— Давай сюда.

Открываю дверь кладовки, и вываливаю все оттуда. Нахожу старую раскладушку и матрац. Сгодится.

Леха укладывает малую, и пристально смотрит на нее. Уж больно сильно пристально, и мне это не нравится.

— Так все, вали отсюда. Я сам разберусь.

— Хорошо. Смотри, чтоб дом тебе не сожгла, раз уж приволок сюда эту уголовщину малолетнюю.

— Без тебя разберусь. Вали, Лех.

— Да иди ты.

Усмехаюсь. Знаю Леху больше десяти лет. Он мой охранник и по совместительству психолог бесплатный. Чертов пес.

Леха сваливает, и я впервые наедине с этой куклой спящей остаюсь. Она в полной отключке, и я уже не так уверен, что копыта не отбросит до вечера. Быстро окидываю ее взглядом. До чего же мелкая и худощавая. Ее глаза закрыты. Ресницы только темные дрожат и еще кончики пальцев подрагивают на руках.

Не нравится мне это ее состояние. Словно в шоке болевом воровка. Ее надо осмотреть. Срочно.

Убираю плед. Осторожно снимаю с нее куртку эту разорванную, штаны ее и обувь, а точнее простые шлепанцы, которые она носит вначале весны.

Осматриваю кости и суставы. Руки целы. Ноги тоже. Она вроде за бок тогда держалась, когда валялась на полу. Надо проверить. Поднимаю ее футболку вверх немного. Вот и оно. Красота. На боку ее правом огромных размеров ссадина красная. Явно от сильного удара ботинком. Знаю я такие следы. Сам бил, и меня били когда-то, по молодости. Давно это было, в прошлой жизни, наверное.

Быстро прощупываю пальцами ее ребра с обеих сторон. Черт, до чего же она худая, вообще что-ли не жрет? Парочку ребер, кажется, все-таки треснуло. Одно или два. Хреново. Но не хрипит она больше, легкие не проткнуло. Тогда от боли, видать, просто дышать не могла.

Сдираю на хрен эту футболку с нее, беру бинт широкий и бандаж накладываю тугой, стараясь вообще на ее грудь девичью в бюстгальтере не смотреть. Да и на что там смотреть, не на что, по сути, маленькая она у нее, хоть и полная. Молодая она уж больно, но не думаю, что ей четырнадцать, как тогда заливала. Судя по взгляду дерзкому, она взрослая уже.

Уже за пару минут все готово. Повязка поможет ей не сдохнуть от боли как придет в себя. Я знаю, так как сам когда-то себе накладывал такую же.

Кроме свежих синяков невольно замечаю на теле воровки и старые ссадины на ребрах. На спине виднеются шрамы какие-то, даже на голове есть следы от порезов. Уже нисколько не сомневаюсь в том, что воровством она давно промышляет, и на улицах шатается уже не один год.

Из одной из гостевых спален волоку одеяло большое и закутываю девчонку в него. Она подрагивает все еще, хоть и без сознания. Все же на шок болевой похоже, однако я не собираюсь больше с ней возится. Все чего я хочу — чтобы она отработала мне долг. Гарика и свой. Все.