– Не интересует, – отвечаю ровно, не меняя выражения скуки на лице.

И ведь не специально кривлюсь. Реально не цепляет.

Никто…

– Мих, без обид, но ты со своей прибабахнутой подругой скоро сам окончательно отмороженным станешь, – садится на любимого конька Рус.

– Света не прибабахнутая, а независимая, – поправляю его скорее по привычке, чем горя желанием отстаивать откормленных тараканов в голове Тарасовой.

– А есть разница? – подключается Берт. – По чесноку.

– Да хрен знает, – пожимаю плечом.

Юлить с друзьями – не вижу смысла.

Бестолковый напряг.

– Почему бы просто не признать, что тебе в общем и целом на нее пох? – упорно продолжает давить Арбатов. – Скинь балласт и двигайся уже дальше!

Вот же клещ.

– Я двигаюсь.

Мужики переглядываются. Я жду.

– Да хер там! Ты решил тормознуть и довольствоваться тем, что подвернулось под руку. Эта Света просто удобная… для тебя, как разношенные тапки… – заводится друган. – Она не напрягает. Не выносит мозг. Не скидывает тебя в эмоции. Подстраивается и прогибается змейкой, пусть и вполне неплохо разыгрывает, – Рус делает в воздухе кавычки, – независимость.

– Точняк, – поддакивает Берт, щелкая пальцами. – Мих, ну, реально, сам прикинь… Болото же. Ты вязнешь и вязнешь в непонятных отношениях. Ну а дальше что? Две кошки на двоих, скандинавская ходьба по вечерам и… всё? Ноль общих интересов. Скука смертная! В чем кайф?

– Да ну вас. Не настолько всё печально. Развели, тоже мне, сопли.

Отмахиваюсь, переключая внимание на танцпол, но особо ничего на нем не различая.

– А давай иначе, – не отцепляется Гольдман. – Ответь. Не нам даже. А сам себе. Много ли раз за день ты про нее вспомнишь, если она сама тебе больше ни разу не позвонит?

Молчу.

Думаю.

Реально думаю.

И понимаю, что… не знаю ответа.

Может, разок и вспомню… если особо важных дел не будет. Или в очередную командировку не сорвусь… Или Рус в гости к крестнице не позовет… Или еще что-то архиважное на голову не свалится, как, например, хрень с фотографиями у Берта. Да мало ли…

– И что ж я, по-вашему, должен делать? – ухмыляюсь, глядя на друзей по очереди.

Добились всё-таки внимания заразы.

– Ничего особенного, Мих. Просто начни смотреть по сторонам. А вдруг твоя «головная боль» совсем рядом бродит, – выдает с умным видом Арбатов, – а ты своё время на «тапки» тратишь.

– Зашибись, – фыркаю, – то есть «головная боль» круче «тапок»?

От сравнений хочется заржать в голос. Весело и непринужденно. Впервые за несколько месяцев.

А я ведь реально пропустил момент, когда стал настолько безразличным… ко многому.

– Поверь, братишка, когда найдешь свою «головную боль»… поймешь и оценишь прелесть иметь ее рядом, да и просто иметь, и полный зашквар, когда она где-то далеко.

Отмахиваюсь. Допиваю махом всё, что остается в бокале, и поднимаюсь.

– Только не говори, что все наши старания прошли мимо, и ты возвращаешься в болото? – показательно-картинно стонет Берт. – Я что, зря вечер с семьей пропустил, только бы тебе мозги промыть?

– Я, кстати, тоже, – поддакивает Рус. – Арина мне этого не простит.

Складываю руки на груди и, прищурившись, буравлю мужиков внимательным взглядом.

– Не понял?! Это чё за два семейных подряда тут скооперировались? Арбатовы-VS-Гольдман спасают Самкова? И вообще, напоминаю, собирались мы по делу. Важному! Потому что у тебя, – тыкаю в Альберта пальцем, – очередной геморрой от недоброжелателей вылез. А разгребать буду я.

– Одно другому не мешает, – красиво съезжает старый и надежный друг, а второй не менее дорогой и ценный поддакивает.

– Мих, без «бэ», девочки за тебя тоже переживают.