- Налево, - скомандовал ей один из стражей и толкнул в плечо, направляя через район ремесленников.

Видимо они решили обойти так Бурж-рынок, догадалась Эриса. Оставался лишь вопрос: поведут ее в старую городскую тюрьму или ту, что под Верхним городом. Хотя какой смысл в этом вопросе, если она не знала, какое из этих зол менее злое? Вспомнилось, как после убийства Абдурхана она бегала между этими тюрьмами, гарнизонами в поисках друга убитого пекаря, ставшего ее приятелем, каким-то странным вывертом судьбы. Вспомнила и решила хотя бы попытаться воспользоваться этим именем. Ведь сотник – не последний человек в гарнизоне. Наверняка, он должен быть знаком этим… больно ломающим ее жизнь, хранителям порядка.

- Уважаемые, - обратилась она, позволив себе такую вольность, как оглянуться на сопровождавших мужчин. – Вы можете сделать полезное дело. Валлахат помнит добрые дела! Пожалуйста, во имя Его!

- Не оглядываться! – старший стражник больно толкнул ее между лопаток.

- Пожалуйста, сообщите сотнику Нурбану Дехру, что меня схватили! Сообщите, место куда вы меня отведете! Я очень прошу! – молила она суровых провожатых, поднимаясь по проулку мимо скобяных мастерских.

- Не говори дурь, девка! Никто ничего Дехру доносить не будет! Это вовсе не наше дело! – хрипло и с раздражением ответил ей старший. – Лучше шагай быстрее, а то мы подгоним за волосы.

Солнце вставало все выше, и без того куцая тень от редких деревьев и домов почти исчезла. От беспощадной жары Эрисе все сильнее хотелось пить. Жажда ее начала мучить с утра, когда она еще лежала в постели, освобождаясь от остатков мрачного сна. Сейчас и вовсе в горле было сухо, будто его присыпали пустынным песком. Арленсийка поглядывала на лоток из тех, которые во множестве стояли на улочках близ Бурж-рынка. На лотке седобородый аютанец раскладывал персики, гранат и апельсины. Обычно, у таких лоточников всегда можно было разжиться свежевыжатым соком, разбавленным водой. И ведь деньги у госпожи Диорич имелись, правда ее кошелек находился в дорожном мешке. Страдая от жажды, она представила, с каким бы удовольствием раскусила сочную дольку апельсина. От этого выдуманного ощущения на какой-то миг стануэсса даже перестала чувствовать ноющую боль в затекших руках.

- Господа, добрейшие! – обратилась она, немного замедляя шаг. – Очень хочу пить. Пожалуйста, подойдем к лотку с фруктами. Или хотя бы к водолею, здесь же их много ходит вокруг рынка. Деньги у меня имеются.

- Молчи! Не положено преступников баловать такими радостями! – оборвал старший стражник.

- Может вас элем угостить? Я за все заплачу, - попыталась зайти к этому вопросу с другой стороны Эриса. Во рту было сухо так, что стало трудно ворочать языком.

Вместо ответа старший ударил ее чем-то твердым в бок.

- У меня там кошелек есть, - стануэсса снова бросила быстрый и рискованный в ее положении взгляд на молодого стража, который нес ее дорожный мешок. – Дам вам триста салемов, если позволите хотя бы воды попить. И тысячу салемов вам даю, если только сообщите обо мне сотнику Нурбану Дехру. И он же будет вам благодарен! – схитрила она, прекрасно понимая, что не будет им благодарен Дерху. За что, собственно? За то, что добавит ему ненужных хлопот? Но продолжила, уговаривать: – Добрейшие воины, пожалуйста, сообщите! Вам ничего не стоит, а деньги хорошие заработаете!

- Может правда скажу ему? - негромко буркнул младший. – Тысяча салемов!

- Все твои салемы, итак, пойдут на полезное дело. Дайка ее мешок и смотри за ней, держи крепко веревку, - старший остановился, присел на корточки в тени обшарпанной саманной стены и, развязав кожаную горловину, вытряхнул содержимое мешка на землю. Кошелек и шкатулку с драгоценностями он сразу отложил в сторону. Пересмотрел остальные вещи: одежду, какое-то еще тряпье и хотел было все это оставить на земле, но все-таки сгреб, сложил обратно. Затем он открыл шкатулку и криво улыбнулся, в его темном и косом глазе, сверкнул отблеск золотишка: женских прелестей немного, но все же было. Кошелек очень тяжелый, звонкий порадовал его еще больше. Вот и скажи теперь, что стражи Эстерата не те же разбойники. Ведь ясно отчего на суровом до сих пор лице аютанца так быстро проступила радость.