– Это такой род загадок, – пояснял Салтан. – У них у всех есть по два ответа. Детей малых учат давать простой ответ: про орех, сон и прочее такое. «У девушки-сиротки загорелось в середке» – это печь, «у одного молодца закапало с конца» – это рукомой, да и все. Дети малые таких загадок не боятся. А как подрастут, так начнут смекать, что есть другой ответ. Девки от таких загадок краснеют и сердятся, а парни молодые хохочут. Ты-то что сердишься, ты ж не девка?

– Так я им и не парень! Я, чай, женатый человек!

«Я тоже», – мысленно вздохнул Салтан и вдруг подумал: как муж, Гвидон-то опытнее его! Гвидон со своей женой-лебедью прожил с полгода, а он сам с Еленой – две недели после свадьбы и пару дней после новой встречи. Он к ней привыкнуть не успел; видит перед собой свое же от нее детище, а думает о ней почти как о невесте. Скорее бы уж конец всем этим чудесам, скорее бы им зажить в стольном граде Деметрии да народить побольше детишек – обычных, что будут расти день за днем, год за годом у отца на глазах, чтобы он хоть успел узнать их прежде, чем станут с него самого ростом…

– Пошли уж дальше, хватит отдыхать! – Дойдя до этой мысли, Салтан ощутил, что засиделись они тут.

Кустов по краям тропки делалось все больше, появились березовые перелески, и вот встала на краю луга новая чаща. Огонек от Пламень-девы заскочил туда и побежал по тропке – хорошо заметной извилистой полоске утоптанной лесной земли, серовато-бурой, обрамленной старыми елями. В сумраке жара окончательно отстала, царь надел кафтан. Огонек здесь было видно куда лучше, чем на жарком лугу. Они шли и шли; Салтан уже подумывал присесть и отдохнуть немного, но понимал, что терять времени не стоит, до наступления ночи надо бы куда-нибудь прийти. Куда? Кто она такая – Медоуса-Стражница? Салтан никогда не слышал этого имени, Гвидон и подавно.

Солнце наливным яблоком медленно катилось за верхушки елей, вот уже подмигивает красным сквозь гущу ветвей. Темнота выползала из глубины чащи, путалась в ногах. То и дело по кустам побегал шорох, качались еловые лапы, словно за ними кто-то прятался и перебегал, следуя за путниками. Застегнув кафтан, Салтан передвинул саблю так, чтобы удобнее было взять.

На повороте тропки огонечек вдруг подпрыгнул, рассыпался искрами, искры погасли. Отец и сын от неожиданности остановились, прислонившись друг у другу плечами и тревожно озираясь. В первые мгновения тьма навалилась и оглушила, но тут же пришло понимание, что и при огонечке они его одного и видели. Салтан глянул вверх – темно-синее, с лиловым отливом ясное небо было усыпано звездами. Только луны нет – новолуние.

– Вон он, тот корабль… – пробормотал Гвидон, тоже подняв голову. – Рассыпался по городам… всем видать, да никому не поймать, так ты говорил?

– Вроде того. – Салтан не стал спорить.

А сам вдруг вспомнил: всем видать, да никому не поймать – это ведь про белого оленя так говорят! Белый олень, что прыгнул в море, Понтарх, его дочери-волны, числом три тысячи, что вынесли бочку на берег острова, все дарованные им чудеса для Гвидона… Взглянул на сына: в темноте того было отлично видно, его лицо и волосы источали тихий, неяркий, но ясно различимый свет.

– Гляди, батя… – очарованно пробормотал Гвидон, мимо отца глядя в ту сторону, куда они шли.

С трудом оторвав взгляд от сына, Салтан взглянул вперед. И резко втянул воздух. Перед ними была та же небесная бездна, огромная, высотой и шириной в сам лес. Но звезд в этой бездне было только четыре: три в верхней части образовывали треугольник, одна сияла на заметном отдалении от тех трех. Вся эта бездна казалась живой. Они еще немного вгляделись, потом разом охнули.