– Я уже отвечал на вопросы вот этому майору и другим людям, – сказал Кострикин. – Боюсь, что ничего нового уже не скажу. Но я готов разговаривать с вами сколько угодно. Лучше этим заниматься, чем в камере сидеть.

– Я вас понимаю, – сказал Гуров. – Итак, мой первый вопрос будет касаться ваших отношений с Еленой Переверзевой, убитой три дня назад. Я знаю, что в юности вы были близко знакомы с этой женщиной, ухаживали за ней. Скажите, как часто вы с ней встречались в последний год?

– Мы с Леной встречались точно так же, как и все прочие люди, не имеющие ничего общего, просто живущие в одном городе, – отвечал Кострикин. – Виделись случайно, раз в два, в три месяца. Обычно это случалось на каких-то концертах, в театре или в ресторане.

– А встреч наедине у вас не было?

– Меня уже спрашивали об этом. Я отвечу точно так же, как говорил и тогда. Нет, никаких встреч наедине у нас не было. Мои отношения с Еленой прекратились восемнадцать лет назад, когда она отвернулась от меня и вышла замуж за этого борова Дениса Переверзева.

– Стало быть, вы ее выбор не одобряете?

– А с какой стати я должен его одобрять? Денис – человек редкой наглости, готовый переть напролом, лишь бы добиться своего. Мы с ним во всем противоположны. Историю с Еленой я пережил еще тогда и совсем не собирался к ней возвращаться.

– Тогда как вы объясните тот факт, что ваши отпечатки пальцев были найдены на ручке двери ее машины, а на земле рядом остались отпечатки ваших ботинок?

– Да, я знаю, что на этих отпечатках и следах держится все обвинение против меня, – угрюмо отвечал Кострикин. – Но я не в курсе, откуда они там взялись. Мне твердо известно одно: меня там, на Сити, не было!

– Вы в тот вечер сидели дома, потому что чувствовали себя плохо?

– Совершенно верно. После семи вечера я никуда не выходил. Даже оба телефона выключил, чтобы меня не беспокоили.

– Скажите, где вы бывали в последний месяц кроме дома и работы?

Видимо, такой вопрос обвиняемому раньше никто не задавал. Его лицо, до этого выражавшее только усталость и скуку, на этот раз сделалось удивленным.

– Где еще бывал? – переспросил он. – Да много где я бывал. Ведь моя работа не на одном месте проходит. Я езжу по всем своим объектам – гостиницам, домам отдыха, турбазам, стройплощадкам. Еще я в августе в театре драмы был. Туда москвичи приезжали. Жена всегда старается на столичную труппу сходить. В кино разок с ней были.

– А эти ботинки, отпечатки которых нашли на месте преступления, они ведь хранились в вашей кладовке, не так ли?

– Да, именно там.

– Кто их туда положил и когда?

– Положила, скорее всего, жена. Катя за моей обувью следит, да и за одеждой тоже. А вот когда – вопрос потруднее. Это демисезонные ботинки, но этой осенью я их ни разу не надевал. Весной, кажется, носил, а после апреля – нет. Стало быть, их убрали в кладовку в апреле или в мае.

– С этого времени, с апреля-мая, из вашего дома увольнялись какие-то слуги?

Это опять был вопрос из числа новых, и Кострикин на минутку задумался.

– Вообще-то у нас слуг немного, – сказал он потом. – Повара, например, нет. Катя сама отменно готовит, да и я иногда могу постоять у плиты. Садовника тоже не держим, опять же сами управляемся. Если требуется какая-то квалифицированная работа – цветник новый разбить или привой на яблоне сделать, – то Катя приглашает специалиста. Так что постоянных слуг у нас всего двое. Это экономка Светлана и водитель Костя. Они не увольнялись. Хотя теперь, когда со мной случилось такое несчастье, может, и уйдут. Не знаю.