, в одном из его первых выпусков были нападки на эту оксфордскую школу. Редактор попросил меня на них ответить. И мой ответ, принявший облик работы «Философия и язык», впоследствии, в несколько измененной форме, стал вступительной главой в третьем сборнике статей под названием «Эссе по концептуальному анализу»[49]. Критик со стороны англичан, Майкл Даммит, описывал данное движение как «культ обыденного языка» и, как ни странно, утверждал, что «принадлежность» к этой школе «очевидно, зависит от волеизъявления профессора Флю» [1].

Определенно, некоторые деятели новой философии, пусть и немногие, посвящали время и силы на банальные, эзотерические и бессмысленные исследования. Против столь очевидной тривиальности и беспредметности в работе «Вопрос реальной важности»[50], которую написал и прочел для «Клуба бакалавров философии». Я доказывал, что стоит сконцентрироваться на проблемах, важность и значимость которых могли понять даже непрофессиональные философы – это было не только возможно, но и желательно, – вместо того, чтобы тратить время и усилия на философский «бой с тенью» (при этом я не отрекался от прозрений, полученных в Оксфорде, а даже обретал от них пользу).

Я начал понимать, что философия может развиваться, даже несмотря на отсутствие единогласия. Позже я выразил эту мысль во «Введении в западную философию». Само по себе отсутствие единодушия в философии – вовсе не доказательство ее неспособности развиваться. Стремление показать, будто философского познания не существует лишь потому, что всегда найдутся несогласные, – это распространенное заблуждение, свойственное даже такому известному философу, как Бертран Рассел. Я так и назвал эту увертку – «несогласный-естьвсегда». Потом начинаются обвинения: мол, в философии никому не докажешь твою правоту. Но «недостающее звено» в данном аргументе – это разница между «доказать» и «убедить». Порой человека можно убедить несуразным аргументом – и в то же время он может не соглашаться с тем доводом, который следует принять.

Развитие философии отличается от развития науки, но это не означает, что оно невозможно. В философии вы делаете центром внимания внутреннюю природу дедуктивного доказательства; вы различаете вопросы, имеющие отношение к обоснованности или необоснованности утверждений, – и вопросы, имеющие отношение к истинности или ложности предпосылок для этих утверждений или выводов из них; вы строго устанавливаете критерии использования термина «ошибочность», а также выявляете и поясняете такие уловки, как «несогласный-есть-всегда». В той степени, в какой этого удастся достичь, – при усилении аргументации и повышении эффективности, – в такой и проявится развитие, даже если убедить получится лишь отчасти, да и то не всех.

В период расцвета «новой философии» “Socratic Club” К. С. Льюиса функционировал весьма активно, и принцип Сократа, игравший там немаловажную роль (следование за доказательствами, куда бы они ни вели), стремительно становился ведущим в развитии, совершенствовании, а порой и полном изменении моих собственных философских взглядов. И именно на встречах в “Socratic Club” «лингвистические» философы, обвиненные в том, что опошлили некогда глубокую дисциплину, начали исследовать три проблемы, которые Кант удачно назвал тремя великими вопросами философии: Бог, свобода и бессмертие. Моим вкладом в те споры стала «Теология и фальсификация».