— У карты этой есть свой секрет. Магия. Бабкино личное произведение. Она сама все тропинки ведет куда надо. Даже если бы захотела вернуться обратно – сюда бы пришла. На карту смотреть и не надо, все равно не заблудишься.

— Погоди, она мне что-то там про мельницу наплела, и про таверну, и про весь маршрут. Куда теперь двигать-то?

Волк опасливо взглянул на нее и на всякий случай отодвинулся.

— Говори давай. Я ведь не только расколдовывать умею. Но и обратно отлично. А там… кто знает, не заржавела ли у тебя оборачивалка твоя, хочешь проверить?

— Ну… скажи-ка, она заплатила тебе?

— Да, все, как и обещала. Я работаю, знаешь ли, по предоплате.

— Покажи.

Агата ровно секунду подумала, взвесила силы: бояться ей было нечего совершенно. Достала из кармана штанов свои золотые монеты.

Волк присвистнул, прищурившись зло.

— Похоже, бабка ставила не на меня. Вот ведь…

Какое-то смачное слово, явно далекое от рамок цензурности прорычал он сквозь зубы, совсем неразборчиво.

— Рассказывай, серый. Ты не лошадка у нас скаковая, чтобы ставки на тебя еще делать. В чем дело-то?

— У бабки был долг перед моей семьей, кровный. В чем-то проштрафилась перед отцом, а подробностей я и не знаю. Но такое нельзя не вернуть, невозможно. А возвращать ей, видимо, страсть как не хотелось, да и злопамятные они, ведьмы. Вот и надумала... Силу твою угадала, а может, и следом шедший патруль ее рук дело, как я не догадался-то! Нет волка – нет долга.

— Как тебя угораздило вляпаться так, а, волчонок? И это… может, представишься уже? Знаешь, после всего, что между нами было…

Он насупился.

— Ты, красна девица, сперва молодца напои-накорми, в баньке попарь, в постель уложи, а потом вопросы спрашивай.

— А поленом по хребту не хочешь?

— Называй меня Рудольфом, хотя… можно и “любимым”.

— И все же поленом…

— Злая ты баба, баронесса, совсем неприветливая. И нехозяйственная. Все самому придется делать.

И в самом деле: налил в чайник воды из ведра, сунул нос в мешок с травками, потом насыпал горсть в чайник и поставил его в печку. Потом сполоснул чашки и даже дверь выбитую приставил на место. Разлил чай, жадно принюхиваясь к Агатиной корзинке. Пришлось доставать каравай.

Хлеб с медом, да вприкуску с травяным чаем – что может быть лучше?

— Понимаешь, я ведь думал, что у нас любовь, – сумрачно вздыхал Рудольф, глядя на Агату невозможными своими серыми глазами. – Она такая была… такая!

— Любовь, ага, – хихикала Агата, которую от горячего и крепкого травяного чая развезло не хуже, чем от пары бокалов вина. – Лет тебе сколько было, Ромео?

— Шестнадцать, — парень наморщил нос чисто как волк. – И что? У нас в деревнях девки в пятнадцать вполне себе замуж выходят и детишек рожают. А тебе, поди, уж все двадцать! Ты это вон… перестарок, во!

— Кто? – поперхнулась Агата. Как точно он угадал! Двадцать один ей исполнился буквально неделю назад.

— Перестарок! Старая дева! Вековуха!

Агата кивала головой на каждое слово, радостно улыбаясь. Какой, однако, разговорчивый волк ей попался!

— Пе-ре-зрел-ка! – наконец, гордо закончил свой перечень синонимов Рудик.

Агата картинно зааплодировала.

— Красавец, – одобрила она.

— Что, правда?

— Нет. Но твоему лексикону впору и позавидовать.

— А? – парень выглядел озадаченным, но на всякий случай кивнул головой.

— Раз мы закончили обсуждать мою персону, давай перейдем к допросу… в смысле, к беседе о тебе. Итак, тебе шестнадцать.

— С ума сошла? Мне девятнадцать!

— Ты что, серьезно три года волком бегал?

— Ага. И если бы ты меня не расколдовала, о великая перезрелая магичка, я бы так волком и подох. Возможно, даже сегодня. Видела, какие у ребяток из патруля топоры были? – Рудик почесал заросшую щеку и вздохнул. – Острые. Хоть брейся ими.