Я жила одна, очень далеко от родителей, виделись мы от силы пару раз в год, ну а созванивались тоже редко. О своей жизни я ничего рассказывать им не хотела, чтобы не расстраивать и не шокировать их. Я вдруг смахнула набежавшие слёзы и почти скомандовалаЭвклидису:

– Поедем отсюда! Быстро!

Мой друг завёл двигатель.

– Что случилось? – спросил он, когда мы уже отъехали от того района на довольно приличное расстояние.

– Мы же – одна душа. Разве ты не понимаешь? – несколько раздражённо ответила я.

– Понимаю, но не совсем… Вообще-то, я жил в том городе.

– Жил?

И тут до меня дошло. Я всё поняла. И те чувства. То была тоска, ностальгия. Вот почему я их испытывала! И мои родители были вовсе ни при чём.

– Извини меня, – виновато сказала я.

– За что?

– Просто извини.

Эвклидис усмехнулся.

– Вот ты чудик!

Почти два часа мы проехали в молчании, а затем я глубокомысленно произнесла:

– Меня всегда волновал один вопрос. В Библии говорится, что Бог не даёт человеку испытаний, которые он не смог бы выдержать. Тогда почему вокруг столько самоубийств? Значит, люди всё-таки не могут выдержать то, что на них свалилось?

И тут же я спохватилась:

– Прости, тебе, наверное, совсем не интересны эти философские дебри. Я больше не буду.

И желание познания тайн мира распределилось между нами неравномерно. Если я практически постоянно размышляла о смысле жизни и о её явлениях, то Эвклидисэтими вещами никогда не заморачивался, а просто жил. Оттого, наверное, и был счастлив те короткие сорок лет на Земле.

– Почему же? С тобой мне интересно поговорить на любую тему, – доброжелательно ответил он. – Ты удивишься, но я задавался тем же вопросом. И пришёл к выводу, что восприятие людьми своей жизни и окружающей обстановки весьма субъективно. Там, где им кажется, что наступил конец света для них, они, на самом деле, вполне смогли бы справиться, если б не смалодушничали.

– Значит, я малодушная?

Эвклидис улыбнулся мне через зеркало.

– Ты очень юная. Твоя часть души не очень похожа на мою, но вместе мы – одно целое. Всегда помни об этом.

– Ты знаешь, в каком я находилась состоянии перед той попыткой самоубийства? В жутком состоянии, в депрессии, глубину которой невозможно даже измерить. Каждый день казался чёрным, как смерть. Я занималась самоистязанием. Настолько себя ненавидела, что хотела травмировать и довести до истощения. Я даже избивала себя! Синяки не проходили месяцами. Я практически ничего не ела, а если и ела, то какую-нибудь гадость, чтобы испортить себе желудок и прожить как можно меньше, и…

– И всё это ты ведь пережила? – прервал меня Эвклидис. – Значит, испытание оказалось по плечу?

– Хм… По плечу… – скептически сказала я. – Моя психика отныне не подлежит восстановлению. О личной жизни можно забыть. Всё, что есть у меня, это одиночество и работа. Вот и цена за то, что я «справилась». А если б не справилась, давно бы прохлаждалась здесь, с тобой…

На моей последней фразе Эвклидис засмеялся.

– Прохлаждалась, говоришь? Я тебе не говорил, но здесь тоже много работы.

– Работы? Какой?

– Много кто занимается кураторством. Однако к нему допускают лишь души, преодолевшие столетний рубеж существования именно в мире Посмертия. А те, кто моложе, служат святым или ангелам, выполняют их поручения. Кто хочет, вступает в воинство…

– И от кого защищаться? Разве у Бога есть враги?

– Мне тоже предлагали вступить в войско, но я решил дождаться тебя,когда ты придёшь сюда насовсем, и тогда уж решить, пойдём мы в святую армию или нет. Если ты не захочешь, я останусь, один не пойду.