– Сегодня ветрено, – сказал он.

А я стояла на краю пропасти, смотря в необозримый морской простор вдали, и не могла надышаться этим упоительным воздухом.

– Я не хочу назад! – сказала я за завтраком. – Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой! Уговори кураторов.

Со стороны, наверное, мои попытки выглядели как нытьё.

– Ананке, – серьёзно начал мой друг. – Ты же понимаешь, такова система. Ты не можешь отправиться в мир Посмертия раньше положенного срока. И никто, даже сами архангелы, не способны повлиять на твою судьбу.

– А если я… Если я что-то сделаю с собой? – выпалила я.

– Что? Не смей даже думать о таком! Впрочем, у тебя всё равно ничего не получится, если тебе суждено умереть ещё не скоро и своей смертью.

В тот момент я вспомнила свою неудавшуюся попытку суицида, и сердце снова пронзила боль. Ведь страшен всегда не только сам суицид как явление, а ещё те жуткие события, произошедшие в жизни самоубийцы, с которыми его психика оказалась неспособной справиться.

Психологически Эвклидис был сильнее меня. Его, наверное, подобные малодушные мысли никогда не посещали. А я… Я просто тряпка!

– За работой время пройдёт очень быстро, и мы снова будем вместе. Вот увидишь! – успокаивал он меня.

А я жевала казавшийся безвкусным тост с маслом и понимала, что после возвращения ничего в моей жизни уже не будет хорошо. Хотя бы потому, что я ЗНАЮ. Знаю о том, что лучший мир будет ожидать меня лишь после окончательной смерти физического тела.

Завтрак оставил какое-то гнетущее ощущение в моей половине души, но вскоре оно улетучилось, как только мы пошли на пляж искупаться.

Узкие мощёные улочки, спускавшиеся вниз, вели нас прямо к побережью. Нагромождения ухоженных, выбеленных домов с цветущими в каждом дворе деревьями создавали видимость обитаемости города, но, увы, по пути на пляж нам так никто и не встретился.

Утром было прохладно, но как только я об этом подумала, солнце, будто прочитав мои мысли, стало припекать гораздо сильнее. Но, к сожалению, я не особо любила загорать, не в пример Эвклидису.

Мы пробыли в Каламарьи три дня, а затем мой друг всё-таки уговорил меня отправиться дальше.

Как же мне не хотелось покидать этот чудесный край, хоть я и понимала, что это – ненастоящаяКаламарья, а лишь город, воссозданный в Посмертии из воспоминаний людей.

Далее мы заехали в область тьмы, где ничего нельзя было различить. Лишь тусклые фары внедорожника еле освещали путь.

– Что это? Где мы? – взволновалась я.

– Скорее всего, в провале. В месте, которое не заполнено ничем.

– И большое оно?

– Вряд ли. Я когда-то проезжал через такое. Думаю, оно скоро кончится, – успокоил меня Эвклидис.

И вправду, вскоре мы будто выехали из чёрного тумана на свет. Разгорался тёплый зимний вечер. В окнах многоэтажек горели оранжевые огни, сквозь занавески даже просматривались новогодние ёлки, поставленные в квартирах.

Эвклидис ненадолго притормозил, чтобы я рассмотрела всё как следует. Протоптанная тропинка, усыпанная жёлтым песком, вела вглубь дворов, из которых доносились счастливые ребяческие голоса. И пусть всё это было лишь иллюзией… Эта картина… напомнила мне кое-что. Нет, не эпизоды из детства. Она напомнила возможные эпизоды, она напомнила тайные желания. Я всё детство мечтала жить именно в таком районе, а не в доме на отшибе, на самой окраине города, где даже детей не было, и завести друзей у меня не получалось ещё и поэтому.

Покой и умиротворение, которыми было окутано всё вокруг, не могли не проникнуть в моё сердце, но вместе с тем его охватила горечь. Нечто далёкое, родом из детства, защемило грудь. Я скучала по родителям. Я скучала по ним, как скучают обычно дети, дожидающиеся их с работы. И вместе с тем я понимала, что в данный момент и чувства эти, и эмоции, вызванные новым пейзажем мира Посмертия, являются лишь мороком, насланным на меня Эвклидисом, и на самом деле я валяюсь в своей дешёвой ипотечной квартире на таком же отшибе Москвы в состоянии клинической смерти. И вокруг нет никого, кроме моего друга.