Невозможно, чтобы то единство знаний, ощущений и воли, которое мы называем своим «я», возникло в этом мире из ниоткуда, в конкретный и не очень отдаленный момент времени; разумнее считать, что эти знания, ощущения и воля по сути своей вечны и неизменны и, кроме того, едины во всех людях, точнее сказать – во всех существах, способных к восприятию. Несмотря на то что обыденному рассудку это кажется непостижимым, мы – и все остальные сознающие существа – часть друг друга и единого целого. Отсюда следует, что ваша жизнь, которую вы проживаете, представляет собой не просто элемент всего сущего, а в определенном смысле она и есть то самое Целое… Именно это описывается священной мистической формулой, чрезвычайно простой и ясной: «Я на востоке и на западе, я наверху и внизу, я и есть весь этот мир».
Значит, можно упасть на поверхность матери-земли, растянуться на ней с твердой уверенностью, что ты составляешь единое целое с ней, а она – с тобой. Твое существование так же прочно, ты так же неуязвим, как и она, – точнее, в тысячу раз прочнее и неуязвимее. Так же наверняка, как она поглотит тебя завтра, она возродит тебя к жизни заново, причем не единожды, а тысячи тысяч раз, так же как тысячи раз в день она поглощает тебя. Поскольку всегда и вовеки существует только сейчас, одно и то же сейчас, настоящее – единственное, что не имеет конца[24].
Согласно учениям мистиков, когда мы претерпеваем трансценденцию, или выходим за пределы нашего чувства обособленного «я», нашего ограниченного эго, мы открываем Наивысшее тождество – тождество со Всецелым, с мировым Духом, бесконечным и всеохватывающим, вечным и неизменным. Эйнштейн объясняет это так: «Человек – это часть целого, называемого нами Вселенной, часть, ограниченная во времени и пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отделенное от всего остального, – что является своего рода оптическим обманом его сознания. Данное заблуждение подобно тюрьме, которая ограничивает нас нашими же желаниями и привязанностью к узкому кругу наиболее близких нам лиц. Наша задача должна состоять в том, чтобы освободиться из этой тюрьмы»[25].
И действительно, самая суть медитации или созерцательной практики (как на Востоке, так и на Западе, в христианстве, мусульманстве, буддизме или индуизме) – освободить нас от этого «оптического обмана» (предполагающего, будто мы – всего лишь обособленные эго, отделенные друг от друга и от вечного Духа), чтобы вместо этого мы открыли для себя: когда мы освобождаемся из тюрьмы индивидуальности, мы составляем одно целое с Божественным и, следовательно, со всеми его проявлениями совершенно вневременным и извечным образом.
И это не просто какая-то теоретическая идея, а прямой и непосредственный опыт, о котором человечеству известно с незапамятных времен и который, по сути, одинаков, где бы и когда бы он ни фиксировался. Шрёдингер писал: «В культурном контексте, где конкретные понятия ограничены и локализованы, требуется смелость, чтобы выразить этот вывод простыми словами, которых он требует. В христианской понятийной системе сказать: “И посему я Всемогущий Господь” – будет одновременно кощунством и нелепостью. Но, пожалуйста, отбросьте на мгновение все эти обертоны и подумайте о том, что само по себе это открытие – не новость. В индийской мысли этот вывод ни в коем случае не сочли бы нелепым, – наоборот, там он расценивается как квинтэссенция глубочайшего прозрения об устройстве мира. Кроме того, мистики разных эпох независимо, однако в абсолютном согласии друг с другом (примерно как частицы в идеальном газе) описывали свой неповторимый жизненный опыт в категориях, которые можно резюмировать фразой Deus factus sum – “Я стал Богом”».