— Богдан, давай договоримся, — ее голос звенит от напряжения. — Во-первых: ты будешь встречаться с дочерью. Но тогда, когда я захочу, а не каждый раз, когда взбредет тебе в голову. Не разрушай то, что я строила годами с трудом. Во-вторых: не подходи ко мне так близко, не смей прикасаться. Мне неприятно.

Пальцы машинально разжимаются. Отпускаю, делаю шажок назад. Киваю.

— Как скажешь.

— И да, — усмехается горько. — Держи от нас своих женщин как можно дальше. Чтобы не повторялись ситуации, что были в прошлом. Тогда я верила тебе. Сейчас — ни капли. Потому что ты ненадежный. И доверять тебе — самое большая ошибка, что я совершила по неопытности и глупости. И… На кону есть дочь, психика которой слишком хрупкая. Не позволю, чтобы кто-то лез к ней. Если хоть кто осмелится причинить ей боль… Убью собственными руками. Клянусь!

20. Глава 14

На кухне тихо. Только редкие звуки ножа о разделочную доску да негромкое потрескивание масла на сковороде. Я стою у плиты, переворачиваю омлет с сыром и зеленью — Дарина его обожает, особенно если он пышный, с золотистой корочкой и хрустящими краями. В доме всё еще полумрак, солнце только-только начинает пробиваться сквозь занавески.

Дарина не проснулась. Это странно. Обычно она уже давно бегает по комнате, хлопает дверцей шкафа, ищет носки, разговаривает с игрушками, как будто это абсолютно нормальные собеседники на семь утра. А сейчас — тишина.

Я иду в её комнату. Приоткрываю дверь, заглядываю.

Она спит, прижимая мишку к груди — того самого, с огромными ушами, который вчера подарил ей Богдан. Лицо расслабленное, умиротворенное. И, что самое удивительное, она улыбается. Едва заметно, но это не та искусственная, натянутая улыбка, которой она иногда улыбается в ответ на что-либо шутки, когда у нее совершенно нет настроения.

Она по-настоящему счастлива.

Вчера весь вечер после встречи она не умолкала. Рассказывала, как пахнул папа. Какой у него голос. Какие у него были руки. Как он её обнял. Сотни вопросов, один за другим, как будто она боялась упустить хоть одну деталь. «А где он живёт? А у него есть собака? А он приедет завтра? А он меня будет забирать из садика? А он меня запомнил?» И всё это с такой жаждой, с таким доверием в голосе, что я в какой-то момент не выдержала и просто села рядом, слушала, гладила по волосам, не в силах перебить.

Она заснула поздно. И теперь спит, хотя обычно она не может лежать дольше семи. И пусть. Если уж мне не дано было спать спокойно все эти годы, то хоть ей пусть достанется немного тишины.

Возвращаюсь на кухню и снова улыбаюсь. Сама того не замечая. Эта улыбка тоже настоящая.

Чувствую легкое касание. Теплое, но не вызывающее той самой волны, к которой я привыкла. Ладони скользят по моей талии, руки обвивают, и потом получаю короткий поцелуй в шею. Вроде бы все так, как было сотни раз. Но внутри что-то дергается. Я вздрагиваю. Не сильно, но достаточно, чтобы Арсен это заметил. Отодвигаюсь чуть в сторону, желая вырваться из этого объятия.

Арс, как всегда, появился беззвучно.

— Ты что, чувствуешь себя плохо? — спрашивает он негромко, стараясь придать голосу легкость. Но я чувствую напряжение. А он все понял. Он не глупый. Чувствует, что между нами резко выросла стена.

Я отворачиваюсь. Прячу лицо под предлогом: мол, слежу за тем, чтобы омлет не сгорел. И даже не пытаюсь соврать.

— Все нормально, — говорю. Голос ровный. Даже слишком.

Он молчит некоторое время. А потом делает шаг назад. Пространство между нами снова пустое.

— Мелисса. Что происходит?