- Я очень хочу тебя понимаешь? – Абдурхан прижал ее своим крепким телом к стене, и арленсийка тут же почувствовала, как разбух, отвердел его крупный член. В один миг она будто пережила все то, что было между ними в погребе таверны.

- Пусти, - тихо попросила она, чувствуя при этом, что ее тело вопреки разуму, все больше желает касаний грубых рук аютанца. Она попятилась вдоль стены, пока не уперлась в нагромождение корзин и ящиков.

- Помнишь таверну? Тебе было хорошо? – пяткой Абдрухан подтолкнул дверь, и скрипнувшая створка теперь почти скрывала их от посторонних. – Скажи! – потребовал пекарь, жадно прижимая ее к себе. Его рука грубо и смело скользнула между сжатых бедер стануэссы. Эриса снова попыталась вырваться. Не получилось. Пальцы ее мучителя добралась до самой вожделенной цели и раздвинули мягкие, горячие губки. Это было дерзко, даже больно, только почему-то эта боль стала сладенькой и очень влажной.

- М-м-м.. сволочь! – Эриса застонала и закусила губу. Дыхание стало частым, порывистым

- Ну, скажи? Да? – настаивал истязатель, проникая пальцами в ее лоно все глубже. Оба они уже оба не слышали голоса прохожих и столпившихся возле лавки. Вторая рука пекаря, мявшая грудь арленсийки, теперь переместилась за спину Эрисы. Он задрал юбку, прошелся средним пальцем между ягодиц и нащупал узенькую дырочку стануэссы.

- Нет! Не надо! – тихо взмолилась она. Мучителя такие возражения это лишь раздразнили. Палец его тут же погрузился в тугую норку на треть и стал дразнить несильными толчками.

О, боги! Даже с мужем Эриса не пробывала анальных приятностей. Попытки такие были дважды, но заканчивались ничем, то ли по причине не достаточной напористости Дженсера, то ли узости до сих пор девственного отверстия.

От кольца пошла сильная теплая вибрация. Эрисе казалось, что ее лоно ее ласкают не пальцы этого вовсе не склонного к нежностям мужчины, а его толстый член, ощущение которого она не могла забыть. И там сзади, в узенькой дырочке тоже стало влажно и сладко.

- Говори, сучка, хорошо тебе было! Говори! – требовал Абдрухан, будто от слов стануэссы сейчас что-то зависело. – Да?!

- Зачем тебе мое «да»? - прошептала она, раздвигая шире бедра. «Плевать на все! – пронеслось в голове. – Пусть трахнет прямо здесь! На улице! Я хочу! Безумно хочу! Пусть даже трахнет в задницу!». Она застонала, начав царапать зубками его плечо.

- Хочешь? Как тот раз? Любишь грубо? – распалившись, вопрошал пекарь.

- Да! Да! – она вздрагивала, то подставляя свою обильно текущую пещерку его пальцам, то нанизываясь на средний палец другой руки. Безумно хотелось большего! Грубо, сильно! Как тогда во мраке «Брачного Сезона».

- Тогда скажи, что ты – сука, - повелел он.

- Я сука! – простонала Эриса и почувствовала, что сейчас кончит от этих слов, от свежих воспоминаний, от безумных ощущений, заполнивших тело. Кольцо беспрестанно лило теплый ток по ее телу. Пальцы левой руки стануэссы смяли лепешку, разрывая ее пополам. Пальцы второй руки нервно сжали ягодицу мучителя.

- Абдурхан! Ах, скотина! Вы посмотрите на него! – раздались визгливые крики какой-то женщины.

Пекарь вмиг отпустил арленсийку и обернулся. В нескольких шагах сзади стояла его жена. Он нехотя повернулся, бросив полный пламени взгляд на Эрису, и двинулся к лавке, хмуро и медленно. «Жена тоже сука. – подумал пекарь. – Только другая сука. Надоевшая. Склочная. Всегда являющаяся не вовремя. Ничего, Аленсия из Арленсии… я найду тебя. Теперь ты от меня не уйдешь».

Отряхнув юбку и не слушая ругань, крики, раздававшиеся от хлебных лотков, госпожа Диорич пошла в сторону моста. Ноги все еще подрагивали. Было как-то пусто на душе и в голове. Плохо ли, хорошо ли то, что случилось, Эриса не хотела думать об этом. Это просто было. Как случается дождь, как идет снег или дует ветер – они просто есть. Они – стихия. Она отломила кусок лепешки и начала жевать, глядя себе под ноги.