— Помогайте тем, кому это нужно, а мне лучше бы спирта.

Это проще. Проще нажраться, забыться, утолить жажду между гостеприимных бедер очередной медички. Вон та ничего, смотрю я на беготню молодой медички. Хотя худощава на мой взгляд. Падаю на свободную кушетку, наблюдая, как стройные ноги мечутся от одного больного к другому.

Как они быстро перебирают, а тонкие руки профессионально ставят капельницу.

Забавно, но не так, как другие, более грузные медсестры. У этой рука легче. Тоньше. И пальцы такие, что хочется их на члене своем представить.

Она и сама прям пушинка. Молодая. Русская. Что она вообще здесь забыла. У меня сестра не старше. И меньше всего я желаю ей здесь оказаться. Голова покрыта не платком, а шапкой белой, из которой выбивается растрепанная светлая коса. Наверное, одна из тех на голову повернутых волонтеров, которые едут сюда, чтобы потом рассказывать, какие они героини.

— Вика! — зовет Фархатов, а меня как током бьет. Это имя я уже три года ненавижу. Просто до зубного скрежета. — Заканчивай с этим жеребцом, у него царапины. Дойди до третьей и спирта бутылку возьми.

— Для обработки? — слышится звонкий голос без единой нотки акцента.

— Перорально.

Я словно в замедленной съемке перевожу усталый взгляд выше, с крутых бёдер на профиль лица.

Понимаю, что это не просто какая-то рандомная Вика.

Это, блять, Даниленко, с которой пытается флиртовать Наиль. И еще никогда я не хотел так сильно оторвать руки мужику, которыми он за ручку ее пытается схватить.

Но гнев на него проходит быстро, когда я вижу профиль Даниленко.

Я думал, я злость испытывал, когда из автомата отстреливался.

Но как же я ошибался.

Она что здесь, твою мать, делает?

В городе, который уже завтра могут с землей сравнять?

И я даже не знаю, что меня бесит больше — ее появление в этом аду или то, что у меня на нее стояк хронический. Несмотря на всю ненависть, несмотря на презрение. Сука? Снова поиграть захотелось? Добить врага?

— Сладкая, я ведь женюсь на тебе, — предупреждает Наиль ей вслед, а потом мой взгляд ловит и подносит пальцы к губам, мол «ах, какой персик». Правда заметив, что энтузиазма я не разделяю, весь сник.

Очередная жертва ее красоты. Очередная жертва этой разрушающей мужское нутро девки.

Я опускаю взгляд в пол, считаю до десяти.

Это всегда помогало успокоиться.

Но не сейчас, когда запах лимона, который даже сквозь кровь, антисептики и порох пробивается. Щупальца свои к моему горлу подносит, стягивает до нехватки воздуха. На боли в ноге что ли сосредоточиться... Но нет, все, о чем могу думать, что у нее под халатом, со сколькими спала за это время, как быстро можно сломать тонкую шею.

Руки сами собой в кулаки сжимаются.

Особенно, когда шаги рядом затихают. Я вижу плетёные лодочки, тормознувшие недалеко от меня. Они стоят больше, чем одежда всех вместе взятых. Эти мысли утихомирили член, и ненависть на первый план вышла. Огнем в груди разгорелась. Во рту пересохло.

Узнала? Не удивлена... Знала, что увидит меня здесь?

Я трясу головой, потому что там картинка, как я ее пизжу, все ярче.

И надеюсь, она все сделает молча, потому что иначе безумная фантазия разобьёт ей тупую, пусть и красивую башку.

Он вздыхает так шумно, что я чувствую ее сладкое дыхание. Губы жжет, словно кто-то по ним крапивой прошёлся. А на деле я просто помню ее поцелуй. Бешеный. Дикий. Совсем, блять, не девственный.

Она буквально растолкала в стороны мои губы, чтобы коснуться языка.

А я, идиот, оттолкнуть не смог. И забыть не смог, хотя прошло уже полтора месяца.

Она быстро подходит вплотную, наклоняется и молча ногу мою берет. Только вот тяжело ей, а задачу я не облегчаю. Спустя пару минут безуспешной борьбы, на колени опускается, взгляд не поднимает. Ногу обрабатывает быстро, профессионально. А я вместо того, чтобы спасибо сказать, глушу в себе желание стояк свой железный достать и между губ, которые она то и дело облизывает, толкнуть.