Я даже сейчас легко могу представить высокую двоечку с торчащими розовыми сосками, на которые не действуют сила тяготения. Эта, блять, сила действует только на мой член, который так хочет эти сиськи трахнуть. Абсолютно плоский живот с маленьким аккуратным пупком. Стройные ноги, между которыми на вид гладко, а как на ощупь, просто думать себе запрещаю.

Запрещаю думать о том, что она может быть девственницей, и что именно я мог быть у нее первым. Изнасиловать, как ей самой, очевидно, очень хотелось.

И что, приговор привели в исполнение, а преступление так и не совершено. Разве так должно быть?

Разве это справедливо.

Новый глоток обжигающей спиртухи и во рту пересыхает. И, кажется, только справедливость способна утолить жажду.

Хочется затормозить этот светлый волчок, что крутится здесь, запах свой свежий распространяет. Хочется встряхнуть и на колени посадить. Чтобы смотрела, как я член достаю. Грязный после трех дней без душа, который в ее такой же грязный рот войдет. В самую глотку. Зараза она...

Как она может пахнуть так, когда все вокруг грязные и потные, когда она сама подходила мыть руки всего пару раз.

Хочется встряхнуть ее, хочется убить ее, но чем больше смотрю, тем больше хочется ее трахнуть. Нагнуть, задрать халат, который на ней кажется эротическим бельем, сквозь которое просвечивает даже треугольник между ног.

Какое на ней белье?

Оно все мокрое, и мне ещё никогда не хотелось так сильно что-то порвать.

— Командир, брат, — рядом Наиль присаживается. — Как думаешь, у меня есть шанс?

«Не стать дебилом?», — думаю я, а вслух произношу: — Выжить? Нет, если на каждую телку пялиться будешь...

— Так не один, тут, кажется, все смотрят, даже вы, капитан.

Я начинаю обращать внимание на других, на парней, что ходить могут, даже на тех, кто еле дышит. Вика для них, как воздуха глоток! А для меня как яд. Они баб красивых не видели несколько недель, а некоторые никогда. Вика, конечно, не дура. На ней юбка ниже колена, шапка медицинская, скрывающая волосы. Только молодость не скроешь. Интересно, нашла она уже себе ебаря? Или меняет каждый день?

Спирт разжижает мозг, но придает решимости сделать то, за что меня сюда отправили.

А Вика пусть наконец поймет, что играть с чужими жизнями не стоит. Особенно на территории, на которой она, по факту, никто.

Дожидаюсь, когда стемнеет, чувствую, как клонит в сон, но моментально резко настраиваюсь на голос Вики, так, что, просыпаясь, различаю слова дока

— Иди поспи, завтра тяжёлый день.

Да, завтра она едет домой, а сегодня у нее будет тяжёлая ночь отработки за свои поступки.

Тем более, когда она сама бросает взгляд в мою сторону. Но ее почти насильно выталкивают из лазарета и приставляют охрану, взрослую женщину — врача и молодого солдата из тех, что только приняли на службу.

Очевидно были покушения на ее «нетронутую» честь.

Я за ними, почти бесшумно, по коридорам сквозь мир стонущих и кричащих от боли пациентов. Но спирт и желание глушат шум, оставляя только свет маяка в виде светлой косы до лопаток.

В своей больной фантазии я уже не раз ее на кулак наматывал.

Я иду за ней, опираясь на стены коридоров, еле поднимаюсь на второй этаж, где Вика скрылась за одной дверью, а взрослая врачиха за другой. Солдат встал на стрёме, чуть опираясь на стену. Я к нему.

— Звание, солдат

— Рядовой, товарищ капитан.

— Вон пошел.

— Не положено. Здесь я подчиняюсь только приказам Фархатова. Спуститесь, пожалуйста, вниз, капитан.

— Хочешь... здесь навсегда остаться — я устрою. Пошел вон, я сказал, — толкаю его в сторону. Тот падает, но тут же мне упирается ствол в спину.