Впрочем, мне до ее страдашек на ровном месте нет дела.

А вот на то, что меня отвлекают от отчета - есть. Я уже несколько суток корплю над данными филиалов и что-то у меня там не сходится. Точнее, я уже начинаю понимать - что. Эти поганцы решили нагреться на паре сделок и, судя по всему, скоро окончательно отработают весьма удачную схему.

О которой центральный офис не будет знать.

Вот только я не зря мониторю самые разные цифры, которые стекаются ко мне со всех сторон. И не из любви к отечеству. Мне платят внушительную зарплату, а за вскрытие подобных схем - не менее внушительный процент, скромно обозначенный как «премия за переработку».

И знают - найду и отгрызу руку каждому, кто лезет туда, где обосновались большие дяди, то есть боссы.

- Говори.

- Те документы, которые от вас передали. Понимаете, прежде чем их заверить… там есть пара несостыковок… я не могу так сразу…

Твою мать, она до конца дня будет так мямлить? Я подавила раздражение и вслушалась в Женины слова, потом просмотрела документы, подчеркнула, согласилась и отправила её как можно быстрее все переделывать, лишь бы она свалила из моего кабинета.

Завести бы секретаршу, - подумала мечтательно. Чтобы кофе носила и принимала таких вот Жень и все её бумажки, а передавала мне их, когда у меня будет на то время.

Мысли о секретарше  перескочили туда, куда не следовало.

И сердце сразу застучало, как бешеное, чувствуя тварь.

Тварь, что разъела все у меня внутри и теперь снова поднимает голову.

Зло смяла  финансовые выкладки - будто они были в чем-то виноваты - откинулась на стуле и подавила в себе желание потереть от усталости глаза. Тереть нельзя - веки накрашены. И вообще от этого морщины. Выть, даже если очень хочется, нельзя - падальщиков достаточно в любой организации, а у них нюх на недобитых жертв. Хоть и суббота. Нельзя  даже свалить домой, где я, наконец, сниму новые и уже натершие мне туфли на каблуках. Свалить, напиться, на хрен разбить зеркальную стенку бара с какого-то перепуга поставленного Димой - хотя в нашей странной семье пила только я, и то не долго.

Все нельзя. 

Потому что это будет означать проигрыш.

Может с виду маленький, но я знала, как легко, совершив одну крохотную ошибку, один маленький шажок не в ту сторону,  полететь по наклонной плоскости и разбиться вдребезги.

Одно крохотное допущение, потакание своей слабости - и я захлебнусь в реках слез и крови, которые с готовностью хлынут из зарубцевавшихся ран.

Поэтому домой не пойду. Не буду ныть. Никому не пожалуюсь.

Да и кому пожаловалась бы? Кроме психотерапевта, которому я платила большие деньги, выслушать меня мог только Дима, но он, слава богу, улетел со своей новой женой то ли на Мальдивы, то ли на Сейшелы.

Пусть мальчик развлечется. Со мной у него такого не было - со мной после свадьбы у него был плацкарт и двое суток в пути со скелетом, который был в состоянии только бухать, закуривая чуть ли не каждую стопку в грязном тамбуре.

А потом - съемная квартира, где я несколько недель лежала, глядя в стенку. Слава богу, к своим родителям он меня тогда не потащил. А то они нашли бы способ признать невменяемой и избавить своего сыночка от этой ноши. И я закончила бы свои дни в психушке, под наркотой, потому что вряд ли бы выдержала тогда одиночество и начала бы резать свои вены, рвать из зубами, чтобы свалить из этого бездарного мирка, в который меня засунули, в котором меня выпотрошили, раздавили, да еще и уничтожили единственное, что на тот момент составляло мое самое огромное счастье  и надежду.